Сначала мы опишем капиталистическую идеологию и объясним, как должен функционировать чистый капитализм , или капитализм свободной конкуренции . Хотя чистый капитализм в натуральном виде никогда не существовал, его описание поможет получить приблизительное представление о том, как функционируют экономические системы Соединенных Штатов и многих других промышленно развитых стран. В последующих главах мы будем модифицировать нашу модель чистого капитализма , с тем чтобы она полнее соответствовала реалиям современного капитализма.  

Объясняя, что представляет собой чистый капитализм , мы затронем следующие аспекты 1) организационную структуру и базовые допущения, на которых строится капиталистическая идеология 2) определенные институты и практику, общие для всех современных экономических систем 3) методы, с помощью которых рыночная система координирует экономическую деятельность и способствует эффективному использованию ограниченных ресурсов . Рассматривая последний вопрос, мы будем в значительной мере опираться на наш анализ работы индивидуальных рынков , проведенный в главе 3.  

Непреходящую славу одного из лучших экономистов всех времен А. Смиту принесла общая теория рынка, особенно в части механизма его функционирования. Он убедительно обосновал, что каждый хозяйствующий субъект, преследуя свою личную цель, достигает тем самым выполнения общественных целей. Его идея "невидимой руки рынка" есть не что иное, как объяснение механизма саморегулирования рыночной системы . "Мы ожидаем получить свой обед не потому, что мясник, пивовар и булочник благосклонны к нам, а потому, что они заботятся о собственной выгоде ... Каждый индивидуум все время прилагает усилия к тому, чтобы изыскать наиболее выгодное применение любому капиталу, которым он располагает. Стремясь извлечь из этого производства продукт наибольшей стоимости, он преследует только свою собственную цель, и в этом случае, как и во многих других, его ведет невидимая рука , ведет к результату, не имеющему ничего общего с его намерениями"1. Идея "невидимой руки " рыночных стимулов, направляющих деятельность людей таким образом, чтобы они приносили пользу всем, является, по мнению экономистов, наиболее весомым вкладом А. Смита в экономическую науку , ибо она по существу означает, что никто не может достичь благополучия, не может нажить богатства, если предварительно не удовлетворил какую-нибудь общественную потребность . А. Смит здесь четко и ясно сформулировал капиталистическую идеологию.  

Конкуренция является одним из важнейших условий существования рынка с момента его возникновения, но особое значение приобретает с образованием национальных рынков , когда товарное производство охватывает уже всю экономику, а товарно-денежные отношения становятся всеобщими. Конкуренция совершенно органично становится коренным свойством капитализма. Коренным потому, что она концентрирует в себе основные черты капиталистической идеологии частную собственность , свободу предпринимательства и личный интерес.  

ГОСУДАРСТВО ВСЕОБЩЕГО БЛАГОДЕНСТВИЯ - концепция, автором которой считается американский экономист Джон К. Гэлбрейт. Капиталистическое общество в силу значительного роста технологических преобразований, экон. развития, организации управления предприятиями способно обеспечить для всех своих членов относительно высокий уровень, стандарт жизни. Опираясь на теорию Д.М. Кейнса, обосновавшего необходимость активного вмешательства государства в экон. жизнь общества, идеологи концепции Г.в.б. делают упор на смешанную экономику , сочетание частного и гос. секторов.  

Ложные представления буржуазных исследователей об организации капиталистического производства и управления им являются следствием организационно-управленческого фетишизма, который в значительной степени пронизывает буржуазную политико-управленческую идеологию. Характерная черта его - абсолютизация организационных и управленческих явлений, отрыв их внешней формы от реальной сущности Несостоятельность подобных концепций, игнорирующих определяющее влияние экономического базиса , отрывающих собственность от власти, подтверждается самой капиталистической действительностью. Общий кризис капитализма продолжает углубляться, проявляясь в обострении всех противоречий капиталистического общества. Трансформация капитализма, как бы ее ни пытались представить буржуазные идеологи, осуществляется в прежнем направлении богатые становятся богача, а неимущие еще беднее. Поэтому и сегодня актуальным является вывод В. И. Ленина о том, что самым глубоким источником силы для г обед над буржуазией и единственным залогом прочности и неотъемлемости этих побед может быть только новый, более высокий способ общественного производства, замена капиталистического и мелкобуржуазного производства крупным социалистическим производством.  

Отчасти в результате этого опыта, а также частично на основании своего опыта и знаний капиталистической системы я пришел к заключению, что концептуальные рамки, в которых я работал до этого, стали уже тесными. Я попытался изменить формулировку концепции открытого общества . По определению Поппера, открытому обществу противостояли закрытые общества, основанные на тоталитарных идеологиях, однако недавние события научили меня тому, что угроза открытому обществу может также исходить из отсутствия общественного согласия и отсутствия правильного руководства.  

Если мировая капиталистическая система переживет нынешний период испытаний, то за ним последует период дальнейшего ускорения, которое приведет систему в состояние, далекое от равновесного, если оно уже не наступило. Одной из особенностей этого нового, ближе к финальному этапа мирового капитализма станет отказ от одной, представляющейся разумной альтернативы идеологии свободного рынка , которая возникла относительно недавно, - так называемой азиатской, или конфуцианской, модели. В результате нынешнего кризиса заморские китайские и корейские капиталисты, чьи богатства серьезно пострадали, вынуждены будут отказаться от системы семейного контроля. Те, кто будет готов пойти на это, выживут, другие - просто исчезнут. Кризис также осложнил положение компаний, имевших большую задолженность во всех азиатских странах. У компаний с иностранной задолженностью соотношение задолженности к собственному капиталу стало еще хуже при наличии долгов внутри стран компании пострадали в результате одновременного роста процентных ставок и снижения доходности. Единственный выход заключается в превращении долга в капитал (изменении формы собственно-  

Вместе с тем очевидно, что принцип мирного сосуществования неприменим к отношениям между угнетателями и угнетенными, что мирного сосуществования не может быть в области классовой борьбы внутри капиталистических стран и национально-освободительной борьбы в колониях и зависимых странах, между социалистической и буржуазной идеологиями.  

Идеологи буржуазии, а также реформистские и ревизионистские теоретики уделяют особое внимание ниспровержению трудовой теории стоимости , потому что она представляет собой ключ к научному пониманию сущности капиталистической эксплуатации и обоснованию неизбежности революционной замены капитализма социализмом.  

Вымыслы о законе убывающего плодородия почвы нужны идеологам капитализма для обоснования реакционного вывода о бесперспективности борьбы пролетариата за победу социализма , потому что смена общественного строя, с их точки зрения , не сможет отменить действие этого универсального закона и создать возможность обеспеченной жизни для всех трудящихся. -Разоблачая апологетическую сущность теории убывающего плодородия почвы, В. И. Ленин в работе Аграрный вопрос и критики Маркса писал Увеличилась не трудность производства пищи, а трудность получения пищи для рабочего - увеличилась потому, что капиталистическое развитие вздуло земельную ренту и земельную цену, сконцентрировало сельское хозяйство в руках крупных и мелких капиталистов, сконцентрировало еще больше машины, орудия, деньги, без которых невозможно успешное производство. Объяснять эту растущую трудность существования рабочих тем, что природа сокращает свои дары, - значит становиться буржуазным апологетом V  

В Программе КПСС была дана следующая характеристика третьего этапа общего кризиса капитализма Отпадение от капитализма все новых стран ослабление позиций империализма в экономическом соревновании с социализмом распад колониальной системы империализма обострение противоречий империализма с развитием государственно-монополистического капитализма и ростом милитаризма усиление внутренней неустойчивости и загнивания капиталистической экономики , проявляющееся в растущей неспособности капитализма использовать полностью производительные силы (низкие темпы роста производства , периодические кризисы, постоянная недогрузка производственных мощностей , хроническая безработица) нарастание борьбы между трудом и капиталом резкое обострение противоречий мирового капиталистического хозяйства небывалое усиление политической реакции по всем линиям отказ от буржуазных свобод и установление в ряде стран фашистских, тиранических режимов глубокий кризис буржуазной политики и идеологии, - во всем этом находит свое выражение общий кризис капитализма.  

Однако буржуазные идеологи и их ревизионистские прислужники игнорируют при этом главное, то, что экономическую основу социализма составляет общественная собственность на средства производства , исключающая возможность эксплуатации человека человеком и определяющая всю совокупность новых, принципиально отличных от капиталистических производственных отношений и экономических законов.  

Одним из наглядных проявлений неустойчивости капиталистической экономики явился разразившийся в последние годы энергетический кризис . Буржуазные идеологи утверждают, что причина этого кризиса коренится в природных явлениях или в политике стран - экспортеров нефти. Действительной его причиной является основное противоречие капиталистического способа производства - противоречие между общественным характером производства и частной формой присвоения и вытекающая из него невозможность в условиях капитализма планомерно и в общенациональных интересах развивать все отрасли национальной экономики , в том числе такую важнейшую отрасль, как энергетика. Нефтяные монополии, в руках которых находится эта отрасль, в своих корыстных целях искусственно задерживают разработку энергоисточников в своих странах, предпочитая грабить природные ресурсы развивающихся государств. Они искусственно создают дефицит нефтепродуктов, вздувают на них цены  

Между двумя сосуществующими ныне мировыми системами - социалистической и капиталистической - идет соревнование, упорная борьба, в которой социалистическая система показывает свое несравненное превосходство над капиталистической во всех областях жизни в экономике, политике, идеологии, культуре. Противоречие между двумя этими системами является основным противоречием эпохи перехода от капитализма к социализму.  

Было время, когда идеологи буржуазии объявляли высокие темпы роста производства в социалистических странах следствием их экономической отсталости. Все дело, мол, в том, что эти страны начали с низкого уровня. По мере развития экономики, утверждали они, темпы будут неминуемо снижаться и в конце концов сравняются с темпами развитых капиталистических стран.  

Несмотря на все попытки буржуазии и ее идеологов замаскировать эксплуатацию трудящихся с помощью так называемой системы человеческих отношений, участия в успехе и т. д., для огромной массы людей в капиталистическом мире  

Факты капиталистической действительности опровергают мифы о классовой гармонии между трудом и капиталом, о внеклассовой деятельности буржуазного государства. Они подтверждают, что государство при капитализме - послушное орудие монополий, а воспеваемое благоденствие - это благоденствие для магнатов финансового капитала и муки, страдания для сотен миллионов людей труда. Особую остроту в современных условиях приобретает вопрос о политических правах трудящихся в капиталистических странах. Идеологи буржуазии всячески прославляют капиталистическое государство, обеспечивающее соблюдение прав человека. На деле буржуазная демократия всегда является формой господства класса капиталистов. В условиях буржуазной демократии действительная свобода может быть лишь для имущих классов. Теория государства всеобщего благоденствия - это апологетическая теория, извращающая социально-экономические основы буржуазного общества, ложно трактующая его политическую надстройку.  

Рынок, который я до сих пор описывал, является нерегулируемым. Вспомним, что одной из его важнейших черт является свобода свобода предпринимательства , свобода "входа" в рынок и "выхода" из него, свобода приложения капитала (где хочу, когда, сколько хочу), а также - хотя и ограниченная производственными условиями - свобода выбора партнера по сделкам. Этим всем свободам помогает реализовываться конкуренция, которая сама изначально тоже называлась свободной или чистой. Что это такое в экономическом отношении - разговор впереди, но одно очевидно все эти свободы вместе взятые, сформировали так называемую свободную, или классическую, рыночную систему. Отсюда исходит и одна из черт, условий капиталистической идеологии - ограниченная роль государства . Короче говоря, свободы эти по большому счету сформировали "свободный мир". Термин взят в кавычки потому, что, даже отвлекаясь от противопоставления капитализма и социализма (идеологический аспект), трудно считать эти свободы такими уж полными. "Что, где, когда и сколько хочу"- все это упиралось в потребности людей и их платежеспособность. Не удовлетворяя потребности людей, названные свободы ничего не стоили. Взаимосвязи хозяйствующих субъектов, обязательства друг перед другом, уровень ОНЗТ и другие факторы делали эту свободу весьма ограниченной. А начиная с 1825г. экономику капиталистических стран стали сотрясать периодические - каждые 8-11 лет - экономические кризисы . В 1929-1933 гг. капиталистический мир был буквально потрясен глубиной и широтой охватившего его кризиса, получившего название "великая депрессия".  

Нельзя забывать, что прогнозы буржуазных ученых нередко исходят из принципа выбирать темы наших предсказаний из наших убеждений - именно так сформулированы задачи Комиссии 2000 г. Американский социолог Артур Уоскоу назвал эту комиссию форумом высоких жрецов, которые действительные свои прбгйозы держат в тайне от народа, а публикуют лишь то, что им политически выгодно. Искусственная (и, как правило, искусная) оптимизация прогнозов развития капиталистической экономики становится политическим оружием буржуазной идеологии против социалистических стран, против марксистско-ленинского анализа противоречий капиталистического общества. Неспроста футурологический институт в ФРГ, созданный на средства фонда К. Аденауэра, выдвинул программное  

Идея о превращении развитого индустриального общества в тоталитарное общество и акцент на тотальном отрицании как способе его разрушения связаны у леворадикальных идеологов прежде всего с тезисом об исчезновении в этом обществе революционного агента исторического процесса, о дереволюционизации рабочего класса. В капиталистическом мире, - пишет автор Одномерного человека, они (буржуазия и пролетариат. - Э. Б.) до сих пор являются основными классами. Однако развитие капитализма привело к таким структурным и функциональным изменениям этих двух классов, что они, по-видимому, больше не являются носителями исторических преобразований. Скрытая заинтересованность в сохранении и совершенствовании существующих институтов примиряет эти ранее антагонистические классы во все увеличивающемся масштабе... Ввиду отсутствия носителей социальных перемен критика находит себе место лишь на очень высоком уровне абстракции (99).  

И правы были те, кто не верил. Ибо настоящий повод к этой поездке был далеко не столь филантро-пичен. На самом-то деле вместо того, чтобы отправиться на Урал и бороться там с тифом, Хаммер прибыл в Москву, дабы вновь наладить весьма плодотворную торговлю, которую вел его отец, и предстать перед новыми хозяевами Кремля как преемник отца. И сразу же наладился контакт между будущим миллиардером и ас кетами-идеологами, поклявшимися свести в могилу всю капиталистическую систему. С редкой психологической проницательностью Хаммер разглядел в Ленине человека чувствительного, наделенного всеми качествами, свойственными гуманисту, а в Дзержинском, возглавлявшем кровавую ЧК,-человека самых высоких моральных устоев. Отец октябрьской революции, тронутый бескорыстием и идеализмом юного Хаммера, не только согласился на то, чтобы тот взял на себя снабжение советской России товарами и контрабанду бриллиантами, но предложил ему вдобавок концессию на асбестовые рудники Алача-евска и почти исключительные права на торговые сношения между страной Советов и Соединенными Штатами.  

Мировая капиталистическая система поддерживается идеологией, которая коренится в теории совершенной конкуренции . Согласно этой теории, рынки стремятся к равновесию, а равновесное положение означает наиболее эффективное распределение ресурсов . Любые ограничения свободы конкуренции снижают эффективность рыночного механизма, поэтому им следует противиться. Выше я охарактеризовал такой подход как идеологию свободного рынка (laissezfaire), но рыночный фундаментализм - более удачный термин. Дело в том, что фундаментализм предполагает своего рода веру, которую легко довести до крайностей. Это - вера в совершенство, вера в абсолют, вера в то, что любая проблема должна иметь решение. Фундаментализм предполагает наличие авторитета, обладающего совершенным знанием, даже если это знание недоступно обыкновенным смертным. Таким авторитетом является Бог, а в наше время его приемлемым заменителем стала Наука. Марксизм претендовал на наличие научной основы точно так же поступает рыночный фундаментализм . Научная основа обеих идеологий сложилась в XIX веке, когда наука все еще сулила обладание окончательной истиной. С тех пор мы многое осоз-  

Переходя от идеологии к реальности, посмотрим, как на деле складываются международные отношения . Отличительная особенность нынешнего положения дел состоит в том, что его нельзя назвать порядком. Мировая политическая система, которая соответствовала бы мировой капиталистической системе, отсутствует более того, нет также единогласия в вопросе о том, возможна ли мировая политическая система и насколько она желательна. Это сравнительно новое положение дел. До краха советской империи можно было говорить о некоем порядке в международных делах. Этот порядок именовался холодной войной и отличался замечательной стабильностью две сверхдержавы, представляющие различные формы организации общества, были вовлечены в непримиримый конфликт. Каждая хотела уничтожить другую, и обе готовились к этому средствами гонки вооружений. В результате каждая из них стала настолько сильной, что в случае нападения могла опустошить другую сторону. Это предотвращало возникновение настоящей войны, хотя и не исключало столкновений на стыках систем и блефование в игре.  

Опыт истории доказывает справедливость этих утверждений, особенно в отношении глобальных перемен падецие Римской империи было предопределено деморализацией правящей элиты и распространением идей христианства идеи М. Лютера и Ж. Кальвина стали идеологической основой капиталистического предпринимательства идеи К. Маркса и других идеологов социал-демократии стали фундаментом современных взаимоотношений работодателей и наемного персонала именно эти идеи, подкрепленные для наглядности революциями и забастовками, убедили предпринимателей и правительства в необходимости 40-часовой рабочей недели , оплачиваемых отпусков, социального страхования и других благ современной цивилизации.  

Исаенко А.Н. Роль экспертизы в капиталистической рационализации управления // США- экономика, политика, идеология. - 1981. - № 11.  

Вместе с тем предпринимателям выгодно эксплуатировать всякие формы взаимной поддержки, совместной деятельности наемных работников . Даже суррогаты коллективности, иллюзорная коллективность ставятся на службу капиталу. Особенно большое внимание эксплуатации мнимой коллективности придается в развитых капиталистических странах в современных условиях. В США, Японии и некоторых других империалистических государствах довольно широкое распространение получили идеи патернализма, теория и политика человеческих отношений на производстве, которые идеологи капитализма пытаются объявить подлинно коллективистскими. В Японии, например, довольно широко практикуется пожизненный наем, применяется изощренная система круговой ответственности за результаты производства, перенесенная из докапиталистических эпох и обеспечивающая строжайший надзор за поведением каждого со стороны каждого. Система круговой поруки и всеобщего жесткого контроля за поведением и поступками наемных работников , приносящая дивиденды предпринимателям, конечно, не имеет ничего общего с коллективностью. По мнению буржуазных экономистов, применение различных форм коллективности (по примеру Японии) может сыграть роль фактора, ускоряющего развитие капиталистической экономики . Известный на Западе специалист в области японского менеджмента, профессор Высшей школы управления при Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе (США) Уильям Оучи настойчиво рекомендует широко внедрять новую философию, т. е. концептуальную основу управления, которая сводится к применению организационных структур , обеспечивающих коллективное управление на заводах и в торговых организациях. При этом он не скрывает, что коллективные усилия необходимы для увеличения прибыли , которая служит единст-  

Через несколько лет Зомбарт приветствовал книгой Немецкий социализм (1934) приход к власти германских национал-социалистов. Мощь и красота раннего капитализма теперь почудились стареющему профессору в облике экспансионистской государственной машины третьего рейха. Тяготение Зомбарта к великогерманскому шовинизму, проявившееся в годы первой мировой войны в скандальной книге Герои и торговцы (1915) (развертывание антитезы завоевательной и мещанской сторон капиталистического духа в противопоставление героической германской культуры (с приоритетами военной доблести и национальной общности) и торгашеского духа англичан с приоритетами индивидуального благополучия и комфорта), приняло в 30-е годы вовсе одиозные формы мифологии крови и почвы, русофобии, антисемитизма. Скомпрометировав себя как ученого, Зомбарт стремился стать одним из идеологов нацизма, однако тщетно автора книги Евреи и хозяйственная жизнь не признали за истинного арийца.  

Нелепые, не имеющие ничего общего с наукой взгляды Мальтуса были поставлены фашистской идеологией на службу германскому империализму с его бредовой идеей порабощения и истребления целых народов. Огромное количество книг и статей, вышедших в капиталистических странах после второй мировой войны, также посвящено обоснованию необходимости новой войны, массового уничтожения населения при помощи атомного и бактериологического оружия. К их числу относятся книги американских неомальтузианцев Пирсона, Фогта, Пенделла. В. Фогт в своей книге Путь к спасению утверждает, что, поскольку современное земледелие может прокормить якобы только половину имеющегося на земном шаре населения, большинство людей обречено на голод и вымирание. Он умалчивает о том, что колоссальные массы продовольствия в капиталистических странах периодически уничтожались из-за отсутствия платежеспособного спроса . Для уничтожения избыточного населения Фогт советует специально организовать голод в Индии и Китае, сократить население Европы до 1/3, Японии - до 1/8. В 1960 г. в другой своей работе Фогт писал Бурный рост населения более опасен и представляет более непосредственную угрозу, чем водородная бомба. Пирсон предлагает сократить население земного шара до 900 млн. человек. Пенделл цинично требует ввести закон, запрещающий браки для тех, кто не представит доказательства о доходах, достаточных для содержания семьи.  

Преимущества социалистической системы над капиталистической во всех областях человеческой деятельности, и прежде всего в экономике, стали теперь настолько очевидны, что идеологи буржуазии уже не в состоянии их отрицать. Поэтому буржуазные экономисты усиленно распространяют в настоящее время так называемую теорию конвергенции , согласно которой происходит якобы социально-экономическое сближение капиталистической и социалистической экономики. Аналогичные взгляды проповедуют и ревизионистские теоретики типа Р. Гароди, О. Шика, Э. Фишера. Они утверждают, что как в капиталистических, так и в социалистических странах происходят процессы, в результате которых возникает якобы какая-то новая общественная система, отрицающая как ныне существующую капиталистическую систему, так и социалистическую.  

А.Смит выступал идеологом промышленной буржуазии XVIII в., когда она играла прогрессивную роль. Благодаря исследованиям А.Смита политическая экономия преобразовалась не просто в систему экономических знаний, а в сравнительно разработанную науку об экономике - экономическую науку . А.Смит подверг критике теорию и практику меркантилизма (утверждавшего, что источник богатства нации лежит зо внешней торговле), феодальные институты и пережитки, тормозящие развитие капиталистического товарного производства.  

Эта статья была написана 20 лет тому назад. В 1995 г. она была опубликована в научно-образовательной газете Интеллектуальный мир», в которой автор являлся заместителем главного редактора. Напомним, что середина 90-х годов XX века – это период, когда Россия после распада Советского Союза выбирала путь своего дальнейшего развития. Концепция этого развития тогда активно обсуждалась в российском научно-образовательном сообществе на самых различных уровнях. Сегодня эта проблема вновь актуальна, но уже по другой причине – все более очевидной концептуальной несостоятельности либеральной модели капиталистического развития.

Не только Россия, но и весь мир стоят сейчас перед проблемой выбора стратегии своего дальнейшего развития. Этот выбор еще не сделан, и от того, каким он будет, зависит очень многое. А ситуация является существенно более сложной, чем 20 лет тому назад: нарастают глобальные проблемы, обостряется геополитическая обстановка, налицо системный кризис культуры.

Учитывая изложенное, редакция журнала «Стратегические приоритеты» решила опубликовать эту статью в первоначальном виде, полагая, что ее содержание имеет самое непосредственное отношение к главной теме данного номера – стратегическим приоритетам культуры.

1. Наступит ли конец истории?

Летом 1989 года заместитель директора Управления планирования политики госдепартамента США, бывший сотрудник компании «Rand Corporation» Френсис Фукуяма опубликовал философскую статью «Конец истории?». Эта статья, напечатанная в элитном журнале «The National Interest» и, к сожалению, малоизвестная в России, сразу же привлекла к себе неожиданно широкое внимание мировой общественности. Практически все сколь-нибудь значительные органы мировой печати так или иначе откликнулись на ее появление.

Что же так взволновало общественное мнение? Автор статьи утверждает, что наш век, «начавшийся с торжества уверенной в себе западной либеральной демократии», завершил круг и вернулся к исходной точке. Не к «концу идеологии», не к конвергенции капитализма и социализма, как предсказывали некоторые, а к «победе экономического либерализма» . Другими словами, западная идея либерализма, по мнению автора, окончательно победила практически во всем мире, так как ей не оказалось достаточно последовательных и жизнеспособных альтернатив.

Это явление, по мнению Ф. Фукуямы, далеко выходит за пределы политики, так как речь идет о неудержимом распространении во всем мире западной культуры потребления. Фукуяма утверждает, что мы являемся свидетелями не просто конца холодной войны и завершения определенного периода послевоенной истории, но и конца истории в более общем смысле.

Другими словами, сегодняшняя историческая ситуация представляет собой своего рода финал идеологической эволюции человечества. Финал, при котором западная либеральная демократия повсеместно утверждает себя как окончательная форма общественного устройства. При этом, по мнению автора, главное заключается в том, что западная идеология либерализма уже одержала победу в сфере сознания людей, и поэтому она обязательно одержит верх и в материальной сфере.

Свою позицию Фукуяма базирует на известных идеях Гегеля об определяющей роли сознания в поведении людей. Гегель утверждал, что сознание людей является не результатом, а причиной исторических событий. С его точки зрения, объяснение многих духовных и политических движений сугубо материальными причинами является ошибочным. Оно обусловлено непониманием того, что корни социальноэкономической деятельности людей находятся в сфере их сознания и культуры.

Нужно отметить, что Фукуяма вовсе не отвергает значения материальных факторов. Он согласен с тем, что уровень благосостояния государства существенным образом влияет на жизнеспособность того или иного типа сознания в каждой конкретной стране. Он также показывает, что изобилие товаров в странах с либеральной рыночной экономикой и существующая там изощренная культура потребления активно содействуют сохранению в этих странах идейного и политического либерализма.

Однако Фукуяма предостерегает и от материалистического детерминизма, от слепой веры в то, что либеральная экономика с неизбежностью влечет за собой и либеральное политическое устройство государства. Таким образом, и политика, и экономика каждой страны всегда предполагают некоторый уровень национального сознания, который и делает их возможными. С последним утверждением трудно не согласиться.

Однако, по нашему мнению, сегодня было бы преждевременно утверждать, что наступает конец истории в результате повсеместной победы в мире капиталистической идеологии. Ведь, как это было показано выше, для такого утверждения необходимо, чтобы национальное сознание всех стран мира было готово воспринять эту идеологию. А ведь сегодня это далеко не так очевидно, как утверждает господин Фукуяма. И наглядным примером этого является Россия.

2. Идеология капитализма и национальное сознание России

Рассмотрим теперь вопрос о том, в какой степени современное национальное сознание России соответствует дальнейшему развитию в ней идеологии капитализма, т.е. западной либеральной рыночной экономики. Этот вопрос часто обсуждается в последнее время в различного рода экономических и политических дискуссиях потому, что он представляется исключительно важным и актуальным не только для России, но и для всего мира. По достаточно обоснованному мнению ряда авторитетных ученых, дальнейшая судьба земной цивилизации самым тесным образом связана с судьбой России . Мало того, многие из них считают, что гибель России повлечет за собой и гибель всей современной цивилизации.

Так по какому же пути в конце концов пойдет новая Россия? История показала, что коммунистический путь развития оказался для нее неприемлемым. А капиталистический путь? Это ли перспективное направление развития для новой России? Ведь если исходить из того, что коммунизм и капитализм – это не столько политические, сколько идеологические понятия, предполагающие определенный тип и уровень национального сознания, то естественным образом возникает следующий вопрос: а в какой степени капиталистический путь развития со всеми его достоинствами и недостатками соответствует существующему сегодня российскому национальному сознанию?

Думается, что основным критерием, которым следует руководствоваться при поиске ответа на этот вопрос, должен быть критерий духовности. Главный недостаток капитализма, признаваемый даже его апологетами, заключается в бездуховности капиталистического общества. Исторический опыт показал, что в капиталистическом обществе человек очень быстро превращается в существо, сосредоточенное на достижении лишь одной цели – накопления капитала и получения на этой основе различного рода материальных благ. Однако, как известно, изобилие и излишества порождают быстрое пресыщение и упадок духовных ценностей.

Поэтому, если оценивать современный капиталистический строй по критерию духовности, то уровень оценки капиталистического общества по этому критерию может оказаться ниже, чем для феодального и даже для рабовладельческого общества. Действительно, ведь в докапиталистические эпохи в человеке еще присутствовало достаточно много подлинных человеческих качеств . Это и чистота патриархальных отношений, и романтическая увлеченность поисками неизвестных стран и народов, и стремление к развитию культуры, и преклонение перед достоинством женщины, и многое другое.

Достаточно вспомнить о том, какие великие духовные идеи овладевали огромными людскими массами в эпоху Древнего мира, а также в Средние века. Ярким примером этого являются и первые годы становления христианства. Капиталистическое же общество, как показала история, на такие духовные порывы и взлеты в принципе не способно. Его главная цель заключается в неограниченном накоплении материальных благ. Это самоцель, сущность и главная движущая сила капитализма, его ключевая идея.

Что же касается современной России, то сегодня можно указать на ряд важных факторов, действие которых дает основание полагать, что главная идея капитализма не созвучна российскому самосознанию, и поэтому эта идея в России победить не может .

Первым фактором являются традиции и историческая память народов России . Ведь по существу в России капитализма никогда и не было. Поэтому в генетической памяти народов России, а также в их современном национальном самосознании традиции капитализма практически отсутствуют, они не характерны для российского менталитета. А ведь это, как уже было показано ранее, очень существенно для дальнейшего развития идей капитализма в обществе и для их последующего практического воплощения как в материальной сфере, так и в государственном устройстве страны.

В отличие от стран Запада, в России богатство никогда не было определяющим фактором общественной значимости человека, его признания в обществе. Поэтому крупные российские купцы и промышленники дореволюционного периода не столько гордились своим богатством, сколько стеснялись его. Они достаточно щедро поддерживали своими пожертвованиями не только церковь, больницы и приюты для бедных, но также образование и культуру. Они вкладывали значительные средства в градостроительство. Российские традиции меценатства и попечительства общеизвестны.

Эти традиции в значительной степени обусловлены основными догматами христианской религии, влияние которой на сознание россиян было всегда достаточно сильным. Христианская религия утверждает, что богатство отвращает человека от Бога, и единственная возможность для богатого войти в Царство Божие заключается в том, чтобы проявлять милосердие и оказывать помощь обездоленным. Возрождение этих национальных традиций – одна из задач современного российского общества.

Второй фактор – это общеизвестные особенности национального характера россиян. Общинный дух, приоритет общественных ценностей над личными, миролюбие, национальная и религиозная терпимость, широта и щедрость души русского человека до сих пор вызывают удивление многих наших зарубежных гостей. А ведь все эти качества отнюдь не способствуют формированию у человека таких черт характера, которые необходимы бизнесмену для преуспевания в капиталистическом обществе. Там требуется совсем другое: инициатива и предприимчивость, расчетливость и бережливость, эгоизм и «железная хватка», безжалостность по отношению к конкурентам. А этого-то как раз у русских людей и не наблюдается.

Третий фактор заключается в том, что, несмотря на все материальное изобилие, которое мы видим сейчас в развитых капиталистических странах Запада и Востока, мы видим в них также и те негативные проявления потребительского общества, которые делают капиталистический путь развития неприемлемым для России в качестве долговременной стратегической перспективы. И дело не только в том, что этот путь является стратегически опасным в плане обеспечения перехода России на модель устойчивого развития, но также в том, что он является неприемлемым для россиян и в духовном плане.

3. Идеология капитализма и нравственность

Анализируя сегодня духовную атмосферу жизни капиталистического общества, можно вполне обоснованно утверждать, что идеология капитализма и нравственность принципиально несовместимы. Как это ни странно, но большая часть бизнесменов, удачно ведущих свои дела в бизнесе, оказывается весьма неблагополучной в личной жизни. Представляется парадоксальным тот факт, что, будучи ловкими дельцами и хорошими организаторами, они очень часто оказываются неспособными наладить свою личную жизнь, имеют серьезные проблемы в семье, в общении со своими друзьями и близкими. Давайте задумаемся над этим фактом. Ведь бизнес – это мощный фактор современной культуры, который очень быстро распространяется по всему миру, а в последние годы активно проникает и на территорию России.

Так в чем же заключается причина неудач бизнесменов в личной жизни? По мнению видного американского психолога Эверетта Шострома, причина здесь в том, что законы бизнеса и межличностных отношений принципиально различны. Поэтому то, что хорошо для бизнеса, оказывается непригодным для нормализации личной жизни.

Суть этого противоречия заключается в том, что бизнесмен смотрит на человека с точки зрения своей будущей прибыли и поэтому неизбежно как бы овеществляет его. Поэтому человеческая личность в бизнесе – это уже не столько личность, сколько средство для извлечения доходов.

Эта нравственная позиция бизнесмена распространяется как на его партнеров по бизнесу, так и на потребителей производимой им продукции. В определенном смысле эта позиция объективна. Она продиктована основными законами бизнеса. Ведь невозможно представить себе, что бизнесмен к каждому своему потребителю может относиться как к уникальной личности. Однако коварство природы проявляется здесь в том, что с нравственной точки зрения обезличивание любого человека, даже если он ваш клиент, ненормально. В этом-то и заключается главная нравственная проблема деловых людей, многие из которых рано или поздно приходятк ее пониманию.

Логическим результатом указанного выше внутреннего психологического противоречия людей бизнеса является постепенная утрата ими того качества, которое мы называет духовностью. Настойчивость, агрессивность, жесткость, так необходимые в конкурентной борьбе, неизбежно изменяют характер человека, способствуют разложению многих его нравственных начал, таких как чуткость, сострадание, любовь и искренность.

Таким образом, будучи вынужденным относиться к другим людям как к вещам, бизнесмен сам платит за это очень высокую цену, так как постепенно становится бездуховной личностью, то есть такой же вещью. Следовательно, капиталистическая идеология обогащения и высоконравственная личность – вещи принципиально несовместимые .

Рассмотренная психологическая драма деловых людей капиталистического общества является объективно существующей и весьма актуальной проблемой. Она давно уже не является новой. Еще в период расцвета капитализма эта проблема была тонко подмечена талантливыми писателями XIX века. Достаточно вспомнить известный роман Джека Лондона «Время-не-ждет»5. Перед законами «золотого тельца» отступает чувство благодарности и привязанности героя этого романа к любимой им женщине, рвутся узы мужской дружбы. «Боливар не выдержит двоих!» – таковы жестокие правила деловой игры, диктующие линию поведения ее участников. Бизнес беспощаден, в нем нет места состраданию.

Церковные деятели всех верований так же, как и многие философы, в течение десятилетий пытались найти пути решения этой нравственной проблемы. Но конфликт не исчезал. Он только разрастался, так как занятие бизнесом объективно невозможно без отрыва от концепции приоритета ценности человеческой жизни и человеческого достоинства. Американский психоаналитик Карэн Хорни по этому поводу пишет: «Противоречие в том, что, с одной стороны, мы ценим и превозносим концепцию конкуренции как двигателя прогресса, а с другой – не устаем пропагандировать братскую любовь и смирение».

Весь западный образ жизни и ныне действующая общественная мораль капиталистического общества противоречат этим нравственным установкам. Именно поэтому любое общество, ориентированное на потребительство, объективно и закономерно будет с неизбежностью двигаться в пропасть бездуховности. Для нравственности в таком обществе рано или поздно не останется места, необходимого для духовного развития и счастья человека.

Как тут не вспомнить слова Священного Писания: «Что пользы человеку, если он завоюет весь мир, но потеряет собственную душу?» . Эти слова, сказанные около двух тысяч лет тому назад, очень сжато и четко формулируют одну из главных проблем развития цивилизации, решение которой пока еще не найдено, – проблему нравственности .

Сможет ли наше поколение найти пути решения этой проблемы – покажет будущее.

Если преградить путь бегущей воде, то она начнёт искать себе новое русло. В народе про такое говорят: «вода дырочку найдёт».

Перекрытое течение реки может найти себе новое русло, или разбиться на множество рукавов, или подняться до уровня плотины (что используют при строительстве ГЭС). Важно понять вот что: вода, в принципе, может пойти вверх, если её заставить. Но она не пойдёт вверх сама по себе. Изначально ей присуще свойство бежать вниз.

И потому предоставленная самой себе река прокладывает русло «сверху вниз» и выбирает наиболее удобные для себя места – что означает – наиболее низкие…

Человеческая цивилизация около 5 тыс. лет обозримой нам истории (за большее не ручаемся) выстраивалась вокруг одного очень важного для неё, фундаментального принципа. В ней появилось ОТСУТСТВУЮЩЕЕ В ДИКОЙ ПРИРОДЕ понятие об убийстве и воровстве, как о преступлении, а не просто бытовом акте.

В заповедях Библии это прозвучало как «не убий, не укради!», а в заповеди Гиппократа – как «не навреди!». То есть была проведена мысленно черта, грань перед которой человек ещё не преступник, но перешагнув (преступив) черту – становится преступником.

Скажут: автор, ну что ты жуёшь эту жвачку? И так понятно, что культурный человек считает убийство невинных людей – преступлением. А не считает убийство невинных преступлением только дикарь. А ты, автор, надоел нам со своими прописными истинами…

Я и сам себе, ребята, уже надоел с этими прописными истинами!

Но только насчёт того, что «и так всё понятно» – не горячитесь.

Мало кому и мало что понятно…

Психологический практикум: вам в руки дали нож – и предложили убить незнакомого человека. Пообещали, что наказывать за это не будут, и дадут денег. Много. Возможно, что и на квартиру хватит…

Вы как? Скажут: «нормальный человек откажется». Что вы понимаете под «нормальным человеком»? Того, кто не сидит в дурдоме? Того, у кого нет справки о психической ненормальности от медиков – каковая есть у Парубия ? То есть, коли не Парубий – то уже и «нормальный человек»?

Не всё так просто. Цивилизация 5 тыс. лет строила общности, в которых (по крайней мере, внутри них) убийство и воровство были криминализированы, объявлены преступлением с наложенным на них табу.

Но те же самые 5 тыс. лет не инопланетяне, а сами же люди такие общности и разрушали, осуществляя, научным языком говоря – РЕЦИДИВ ДЕКРИМИНАЛИЗАЦИИ УБИЙСТВА.

История человечества – это не только попытки запретить убийства, но и удручающе-частые рецидивы дикости, не рассматривающей убийство в качестве осуждаемого и наказуемого деяния.

И я пытаюсь донести до вас, друзья, главное: запрет на убийство – это цивилизация. А рецидив декриминализации – это дикость, возврат дикости, разрушение цивилизованных отношений.

Не знаю, найдутся ли желающие с этим спорить, мне кажется, это довольно очевидно: что из требующего коллективных усилий может построить общество, в котором убийство перестало считаться преступлением и его перестали порицать?! Какая может быть в таких условиях стройка – строители же разбегутся со страху, что их возьмут да и убьют просто так, ни с того, ни с сего…

Словно бы в анекдоте: «Депутат Моисей представил законопроект «Не убий!» а депутат Гиппократ – «Не навреди!». Депутатский корпус работает над поправками…»

Капитализм чреват и беременен фашизмом от основ и по сути своей. Фашизм не является какой-то извращённой и посторонней болезнью для капитализма, это неизбежная стадия его трансформации, продиктованная всей логикой и всем пафосом его "ценностей".

И только искусственно остановив рост капиталистического организма, можно насильственно удержать капитализм в его детских пелёнках…

В СССР не понимали сущности фашизма (иначе с дарвинизмом бы не игрались) – как не понимали и сущности социализма. КПСС стремилась застолбить за своим вариантом социализма монополию, вышибить себе у человечества патент, в котором все иные варианты социализма объявлялись бы фальсификатом и подделкой.

Но в жизни, реальной жизни – и фашизм, и социализм вовсе не то, что говорила о них запутавшая себя и других КПСС.

Социализм – это протяжённость права. То, что регулируется законом – это социализм. А сверх этого, всё, что во власти произвола – досоциалистические уклады, имеющие зоологическую природу и происхождение. Человек, получающий оклад – живёт при социализме (даже в XII веке).

Человек, живущий на неопределённую прибыль, которую ни в каком размере ему никто не гарантирует – живёт до социализма и вне социализма.

Всякие упорядоченные отношения – социалистические. Вне упорядоченности (плановых обязательств) – произвол, т.е. простирается зоологическая косматая седая и естественная в своём биологизме древность…

Капитализм ненавидит закон. Особенно если взять капитализм в чистом виде, лабораторно.

Потому что исторический капитализм существовал ведь в сложной смеси религиозных патериков, церковных миссионеров и миссий, административного произвола монархов, среди разного рода «пёстрых пут феодализма», среди самоотверженной жертвенности просветителей, философов, учёных – не торговавшихся с человечеством, а ДАРИВШИХ ему свои открытия…

Но всё это накипь истории, а капитализм ненавидит закон. Потренируемся в логике:

- Цель капиталиста – неограниченный доход (ограниченный доход будет видом оклада, зарплаты).

- Доход, прибыль, выручка, деньги – это продукт действий. Для того, чтобы получить доход – нужно совершить какие-то действия, так ведь?

- Неограниченный доход может быть продуктом только неограниченных действий. Всякая ограниченность действий будет ограничением и доходов по их итогам.

Вывод: нельзя человеку совместить закон и неограниченность доходов. Или фиксированные пайки, или царство беззакония .

Таким образом, всё фиглярство и все кривляния капитализма насчёт «построения правового общества» – не более, чем крики вора «держи вора!» с целью отвлечь от себя внимание.

Салтыков-Щедрин высмеял правоведческие потуги Разуваевых и Колупаевых ещё в середине XIX века . А большой друг нашей газеты Р.Ф.Кадыров в 90-е самолично СНИЖАЛ себе зарплату, которую ему, как руководителю ЧИФа назначил указ президента: как цивилизованный человек он счёл эту зарплату чрезмерной…

Ненависть капитализма к закону выражается в декриминализации убийства, и когда капитализм открыто к этому переходит – это и называется фашизмом.

Когда за убийства невинных людей дают не тюремные сроки, а ордена – значит, наступает стадия фашизма, конечная станция исторического движения буржуазной секуляризации и эмансипации .

Пока капитализм не преодолел в себе разного рода «предрассудков» религиозного и гуманистического толка – он не совсем фашизм. Он – протофашизм. А как преодолел – спешите видеть, зрелище не для слабонервных…

Теперь другой вопрос: зачем капитализму декриминализация убийства?

Он что, садист какой-то, одержимый бесами, или острых впечатлений ему не хватает?! Отчасти, конечно, и всё это… Но давайте вернёмся мыслью к началу статьи, к рассуждению о движении воды. Воду можно заставить волевым актом идти вверх, но сама по себе она стремится всегда только вниз…

Дело в том, что убийство – это универсальный, самый простой и короткий, самый удобный и быстрый способ решения материально-экономических и бытовых проблем.

Какие-то другие способы решения проблем человек начинает искать только тогда, когда ему закрыт простейший. Человек начинает решать вопросы непрямыми, неочевидными, долгими и трудными способами – то есть к решению своей бытовой проблемы он вынужден идти в обход, давать «кругаля» – притом, что есть короткая дорога… И в этой ситуации только для цивилизованных людей «семь вёрст не крюк»…

Допустим, человеку нужно жильё. Можно, конечно, начать строить дом. Но начать – не значит, закончить. Процесс этот долгий, трудный, нудный и дорогостоящий. Нужны стройматериалы – а вдруг их нет? Нужно время, иногда долгие годы – а вдруг уже зима? Почему же человек строит дом, а не поступает как лиса с зайцем в сказке про ледяную и лубяную избушки?

Да только лишь потому, что человеку с детства цивилизация вбивает в голову, что нельзя решать бытовые проблемы убийством другого человека! То есть нельзя вот просто так прийти к профессору Преображенскому, убить его топором, и поселиться в его семикомнатной квартире с прислугой Дарьей и Зиной…

А если было бы можно? Зачем мучится, строить свои дома, когда ведь есть же уже на свете дома, и там только убить жильцов – секундное дело!

И вот регулярно находится среди людей такое мурло, такой хайван, который высовывает свою рожу из окошка современности и начинает вопить:

-А чего мы пешком ходим, когда у нас машина есть?! А чего мы в чулане ютимся, когда, вон, палаты у нас есть?

О чём говорит мурло и хайван? Чего он хочет «оптимизировать»? Он предлагает радикально сократить путь к материальным благам. И для этого «всего-навсего» декриминализировать убийство…

Многомиллионные жертвы ельцинской приватизации – имеют обратной стороной появление миллионеров и миллиардеров. Убийство миллионов конвертировано в олигархические капиталы в России, на Украине.

Но далее пути пост-советских стран разделились: одни, как Россия, испугались и стали притормаживать. Другие – как Украина – решили идти до конца в избранной тактике "жизненного успеха" и "реализации личного шанса любой ценой". И вот в наши дни они пришли к совершенно обычному, совершенно стандартному, совершенно открытому фашизму…

В основе всякого фашизма, от кромвелевского, средневекового, до современного украинского лежит именно это явление: декриминализация убийства. Формы фашизма одинаково страшны своей терпимостью к убийствам. Но они и они привлекательны для быдломассы краткостью пути к желанным благам…

Кромвель растлил английское народное ополчение, отправив его грабить Ирландию. В буквальном смысле – дал нищим возможность обрести земли и рабов, и через то перестать быть нищими. Чудовищный разбой революционной армии в Ирландии очень напоминает гитлеровское нашествие и по методам, и по целям.

Разграбив Ирландию – англичане пошли дальше, грабить Америку. Гитлер никогда не скрывал, что Германии нужна «своя Америка» – источник благ, сокровищ, земель и рабов для немцев. То, чем были для англичан индейцы – для Гитлера были славяне. Он полагал, что славяне – это индейцы германской нации, а Россия – немецкая Америка… А у турок была перед этим своя «Америка» – Армения… Для украинского фашизма «дикий Запад», на котором черпаются плоды грабежа, земли и рабы – это русский Юго-Восток.

Все случаи, начиная с Ирландии (ну, и конечно, до неё) – абсолютно однотипны. Существует материальная проблема: жажда нарастить богатство. Кратчайший путь к этому – убить зажиточного соседа и завладеть его имуществом.

Есть вариант, когда сосед душит и морит соседа. Это классический либертианский рынок – "война всех против всех".

Есть вариант, когда подчинённый – начальника. Это ранний большевизм-троцкизм, вторжение кулаков в помещичьи усадьбы на нескольких подводах – вывозить "пианину" к себе в избу.

А есть вариант, когда народ убивает другой народ. С той же целью, что и в предыдущих примерах, но, как пел А.Макаревич – "люди, что век коротают в борьбе, понимают, что легче гуртом".

Но механизм-то единый: жажда неограниченной наживы, быстрого обогащения, инструментом для которой выступает убийство препятствия.

В цивилизованном обществе препятствием выступают ТОЛЬКО обстоятельства и силы природы. В обществе, духовно одичавшим, не делают разницы между препятствием-обстоятельством и препятствием-человеком: «ты виноват уж тем, что хочется мне кушать».

Для рыночных бандитов массовые убийства на Донбассе – лишь продолжение бизнеса, начатого ими в приватизацию, с начала 90-х годов.

Думаю, что даже самый наивный человек не в состоянии верить в бескорыстие олигарха П.Порошенко или аферистки Ю.Тимошенко (у которой всё фальшивое – и фамилия, и волосы, и цвет глаз).

Но и в России очень многие понимают массовые убийства как обеспечение прежней беззаботной жизни, пиршества на костях. Отнюдь не бедный и не бедствующий Г.А. Явлинский, бессменный кандидат в президенты ещё с ельцинских времён (вообразите, сколько это стоит в финансовом отношении!) 5 февраля 2017 года цинично заявил:

«…в Кремле официально надеются, что у так называемых «ополченцев» на Донбассе оружия и боеприпасов хватит… Уже три года почти открытая передача российского оружия боевым формированиям на Донбассе, отправка на юго-восток Украины военных кадров, а также пропагандистское сопровождение в российских СМИ… – все это бесконечно опасно и стратегически бессмысленно…

Только реально положив конец участию России в военных действиях на востоке Украины, прекратив поставки оружия незаконным вооруженным формированиям, обеспечив полный вывод российских «добровольцев» и закрытие границы, гарантировав безопасность населению региона с помощью международных сил, можно остановить этот кровавый счет » .

Г. Явлинский – один из многих в РФ, кто представляет силы, абсолютно идентичные киевской хунте. Их не смущали грабёж населения и массовая смертность в прежние годы, не смущает их и откровенный, военный геноцид, этническая чистка.

А велика ли разница, в самом деле?! Были убийства косвенные, экономические – оставляли людей без средств к существованию. Стали убийства прямые, механические – штыком и пулей. Но ведь вопрос-то только об ОРУДИЯХ убийства, а не об отношении к нему!

Явлинские открыто предлагают создать для этой резни все условия «с помощью международных сил», только в последние годы «обеспечивших безопасность» десятка исчезнувших с лица земли народов.

Так возникает очень прочная и неразрывная смычка между рыночным либерализмом и набирающим силы неофашизмом.

Это такая же смычка, как смычка между шарящим по карманам убитого мародёром (рыночный либерализм с его аморальным индивидуализмом) и мародёрством в составе сплочённой крупной банды (фашизм – нео-ордынство, современная версия походов печенегов и викингов).

Поэтому нужно понимать, что фашизм – вовсе не «гримаса истории», не локальная патология, не вспышка массового сумасшествия в отдельно взятой стране.

Фашизм – законнорожденный преемник и наследник капитализма, проявляющийся по мере дарвинизации рыночных отношений , когда рассыпаются сформировавшие цивилизацию скрепы религии и традиции.

Андрій Володимирович Парубій – человек с официальным диагнозом «слабоумие», председатель Верховной рады Украины (с 14 апреля 2016 года), Секретарь Совета национальной безопасности и обороны Украины (27 февраля - 7 августа 2014 года); Первый заместитель председателя Верховной рады Украины (4 декабря 2014 год - 14 апреля 2016 года); Народный депутат Украины (25 декабря 2007 года - 27 февраля 2014 года; с 27 ноября 2014). Комендант Евромайдана, руководитель Самообороны Майдана с ноября 2013 года по февраль 2014 года.

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин писал: "Горе – думается мне – тому граду, в котором и улица, и кабаки безнужно скулят о том, что собственность священна. Наверное, в граде сем имеет произойти неслыханнейшее воровство!"

Секуляризация - в социологии процесс снижения роли религии в сознании людей и жизни общества; переход от общества, регулируемого религиозными нормами и организациями.

Эмансипация - отказ от различного рода зависимостей, в том числе и от родителей, прекращение действия ограничений, приобретение прав без обязанностей. Само это слово происходит от латинского глагола emancipare - освобождать ребёнка от отцовской власти.

Цит. по http://echo.msk.ru/blog/yavlinsky_g/1922582-echo/

Прямая цитата из Чарлза Дарвина: «…мы строим приюты для имбецилов, калек и больных, мы ввели законы для бедных, наши медики изо всех сил стараются спасти жизнь каждого до последней секунды… Таким образом, слабые члены общества продолжают производить себе подобных. Всякий, имеющий хоть какое-то отношение к разведению домашних животных подтвердит, что это губительно для человеческой расы ».

Яростный западник Юлия Латынина излагает свое прочтение радикального современного дарвиниста Докинза: «…мы только и слышим о том, что всеобщее избирательное право, государство всеобщего благосостояния и защита прав человека - это венец развития… Увы, это не только не так, это - биологически не так ».

В.Полеванов рассказывает: "К огда я пришел в Госкомимущество и попытался изменить стратегию приватизации, Чубайс заявил мне открытым текстом: "Что вы волнуетесь за этих людей? Ну, вымрет тридцать миллионов. - они не вписались в рынок. Не думайте об этом. Новые вырастут" .

Юрий Лужков и Гавриил Попов вспоминают о Е.Гайдаре: "Был февраль 1992 года… проинформировали Гайдара о том, что в Зеленограде наша медицина зафиксировала 36 смертей из-за голода. На это Гайдар ответил просто: идут радикальные преобразования, с деньгами сложно, а уход из жизни людей, неспособных противостоять этим преобразованиям, - дело естественное" .

Многополярный мир. Идеология и экономика [Конец доминирования Западной цивилизации. Что дальше готовит нам история?] Волконский Виктор Александрович

2.1. Генезис идеологий капитализма и социализма

Поскольку цель книги – критический пересмотр доминирующих идеологических систем, естественно начать анализ с описания истории их возникновения и причин ослабления их влияния.

Идеология капитализма , складывавшаяся под влиянием протестантской этики, вызвала колоссальный пассионарный подъем и оказала огромное воздействие на развитие человечества. Но основной период этого подъема, на наш взгляд, уходит в прошлое. Современная фаза развития капитализма – финансовый капитализм – была описана уже Р. Гильфердингом и В. Лениным. Наступление фазы, или эры финансового капитализма – это важный перелом в духовно-идеологической сфере. Так же как в свое время Ф. Ницше объявил: «Бог умер!», теперь можно констатировать: умер Дух капитализма (о котором писал Макс Вебер в своей знаменитой книге). Это, правда, не Бог, но, несомненно, Великий Созидающий Дух, которому Человечество обязано практически всем современным техническим могуществом и жизненным благополучием.

Макс Вебер, определяя его, специально подчеркивает: «Свободное от каких бы то ни было норм приобретательство существовало на протяжении всего исторического развития… «Стремление к наживе», «к злату проклятая страсть», алчность… Не в этом различие между капиталистическим и докапиталистическим «духом»» . Капиталистический Дух заключается в том, что смыслом жизни, призванием становится «само дело с его неустанными требованиями, которое становится необходимым условием существования» предпринимателя, дело которое «требует не отдавать прибыль в рост, а вкладывать в производство…» . Приходится констатировать, что в эпоху финансового капитализма от Великого Созидающего Духа все чаще остается только неукротимая страсть к «быстрому обогащению». Великий Дух отлетел, испустил дух (извиняюсь за каламбур). Элита по своей духовной и мотивационной структуре возвращается к докапиталистическому уровню. Это относится в первую очередь к главной, бурно растущей части современной капиталистической экономики – финансовой системе. Конечно, во многих быстро развивающихся инновационных отраслях реального сектора экономики, как и в научных институтах, Дело остается главным смыслом жизни для творческих работников и команды руководителей. Но этот смысл уже не служит основой для идеологии, объединяющей общество и «мотором» для пассионарного подъема. Это стало обычным делом для человечества, как любая профессиональная работа.

Относительно причин преображения христианской западноевропейской цивилизации в цивилизацию, в основе которой лежат совершенно иные (во многом противоположные) нравственные нормы, цели деятельности, ценности, смыслы, имеется масса работ социологов и историков (подробное изложение и анализ см., например, в книге ). Это преображение представляется не менее парадоксальным, чем превращение Римской империи в христианскую цивилизацию. Главной причиной второго превращения очень трудно признать развитие экономики и производственных технологий. В отношении же причин возникновения капиталистической цивилизации дискуссии ведутся на протяжении столетий. Макс Вебер (которого называют Эйнштейном в социологии) в своей знаменитой книге «Протестантская этика и дух капитализма» без сомнений и колебаний рассматривает в качестве первичной причины именно новые религиозные учения, возникающие в протестантских сектах. Заметим, что в качестве следствия его в первую очередь интересует тоже не развитие технологий и экономических институтов, а «дух» капитализма.

Между тем Эрих Фромм приводит данные, которые говорят в пользу первичности именно развития «духа капитализма». В Европе в период позднего средневековья возникло уникальное сочетание достаточно высокого уровня производственных возможностей и социально-экономических и политических условий, когда большая часть членов общества могла на протяжении своей индивидуальной жизни зримо улучшить свое материальное положение за счет законной экономической деятельности, не опасаясь набегов соседних племен или произвола деспотического государства. При этом богатство было не менее значимо для социального положения, чем знатное происхождение. Очень характерно в этом отношении свидетельство средневекового проповедника Мартина Бутцера: «Все вокруг ищут занятий, дающих наибольшую выгоду… Все умные головы, наделенные Господом способностями к более благородным наукам, захвачены коммерцией, а она в наши дни столь проникнута бесчестностью, что стала наипоследнейшим делом, которым мог бы заниматься достойный человек» (цитируется по ).

Кто же вонзил этот гвоздь беспокойства в мозги германцев и англосаксов? Может быть, Лютер и Кальвин? Э. Фромм связывает это с развитием рынка и конкуренции и, соответственно, разрушением корпоративных (цеховых), общинных церковных систем регламентаций и социальной защиты средневекового общества. Люди лишились чувства уверенности и защищенности, которое давала принадлежность к традиционной общности.

Э. Фромм трактует постоянную потребность западного человека действовать – как невроз. Индивид должен быть деятелен, чтобы побороть свое чувство одиночества, сомнения и бессилия. Он так суммирует свидетельства специалистов-историков: «К концу Средних веков жизнь стала насыщаться беспокойством. Время стало настолько ценным, что его уже нельзя было тратить без пользы. Развилось новое отношение к работе… Нищенствующие монашеские ордена вызывали негодование: раз они непроизводительны, – они безнравственны… Стремление к богатству и материальному успеху стало всепоглощающей страстью» .

Но для объяснения явления такого масштаба чисто психологического фактора (массовый невроз) явно недостаточно. Надо сопоставить его с другими аналогичными историческими событиями. Массовое «беспокойство», переходящее во «всепоглощающую страсть», о которых пишет Э. Фромм, – это и есть процесс пассионарного подъема , то есть этап этногенеза или возникновения новой цивилизации. А «беспокойство, невроз» – это только описание симптомов и истории болезни на языке патопсихологии. Появление пассионарной энергии западноевропейской «фаустовской» цивилизации О. Шпенглер прослеживает с раннеготической эпохи, т. е. значительно раньше, чем можно говорить о доминировании экономического хозяйства или формировании протестантских учений. Из этого можно сделать вывод, что социально-экономические факторы – только инструмент, орудие или необходимые сопутствующие условия для развития европейской цивилизации и ее экспансии во все географические и культурные ареалы планеты.

Вряд ли возможно однозначно разрешить спор, протестантизм ли породил капиталистический уклад (по Максу Веберу), или наоборот, дух капитализма и его (пользуясь термином Л. Гумилева) наиболее пассионарное выражение – протестантизм родились из потребности духовного, «идеологического» оформления уже сложившегося или складывающегося капиталистического уклада. Заметим, что в обоих объяснениях остается загадкой, почему именно в данном месте и в данное время возник пассионарный подъем энергии. Такая загадка касается большинства исторических примеров возникновения пассионарных подъемов.

Возможности достижения большого успеха в экономической сфере стали размывать все связи и ограничения в других сферах общества, замещая их нормами и критериями из сферы экономики. Иными словами, все ценности стали превращаться в цены, качественные различия – в количественные, свобода личности – в свободу продавать и покупать. Экономическое хозяйство развивалось, подчиняло себе все остальные стороны жизни общества, так что стало возможным говорить о приходе экономической цивилизации (см. ). Впоследствии на ее основе постепенно сформировался капиталистический уклад, который подробно описывает и исследует классическая политэкономия.

Главный духовно-идеологический принцип, обусловивший «выброс пассионарной энергии» капитализма (как созидательной, так и разрушительной), – освобождение от морального и религиозного осуждения стремления человека к личному обогащению. Большинство религиозно-нравственных систем признают правомерность получения личного богатства как законное вознаграждение за совершенные человеком дела, ценные для общества и одобряемые им. Протестантскими учениями этот принцип был перевернут: именно накопленное частное богатство есть признак благоволения Бога к человеку и богоугодности его деяний. Общественное признание и одобрение получило следование своему призванию. Эти принципы стимулировали также борьбу за освобождение человеческого разума и художественного творчества от всех ограничений, налагавшихся на него феодальным государством и церковью. Результатом стало создание идеологии индивидуалистического либерализма и экономической цивилизации (подчинение всех ценностей и смыслов человеческой деятельности единой денежной оценке). Наглядные успехи капитализма в науке, технике, экономике, культуре стали основой для формирования духовности европейского Модерна с центральной идеей постоянного Развития, Прогресса как высшей ценности и цели общества.

Человек, в силу несовершенства своей природы, всякое движение доводит до пределов разумного и всегда проходит дальше за эти пределы. Начав с провозглашения свободы и равенства, капиталистическая система к настоящему времени превратилась в мировую централизованную империю. В разделе 1.2 уже говорилось об этом и о гигантском разрыве между узким слоем элиты и остальным населением планеты – в богатстве, власти, возможности реализовать свой человеческий потенциал.

В ответ на этот разрыв еще в XIX веке активизировалась и стала быстро набирать силу идеология социализма и коммунизма, элементы которой содержались во многих религиозных движениях (наверно, больше всего в различных учениях христианского направления). Вульгаризируя, можно сформулировать различие идеологий капитализма и социализма следующим образом: для капитализма священны принципы частной собственности и рыночной свободы, а для социализма – интересы большинства народа. Маркс и Энгельс создали научную базу для идеологии, позволяющей прогнозировать трансформацию капиталистического общества в социалистическое. В условиях доминирования в Европе научного мировоззрения они провозгласили антирелигиозный характер коммунистического движения, хотя духовные корни коммунистического учения, его основные вопросы и варианты ответов на них, несомненно, содержатся в христианстве.

Трансформация, которая произошла в Западной Европе, связанная с возникновением экономической цивилизации, религиозной Реформацией (с идеей индивидуального спасения) и становлением капитализма, привела к значительному опережению Западом стран незападной цивилизации в уровне его цивилизационного развития. Это стало для них важнейшим вызовом (challenge, по А. Тойнби). Некоторые из них нашли эффективный ответ (response), который позже стали называть модернизацией. Первыми примерами модернизации служат реформы Петра Великого в России и реформы Мэйдзи в Японии. Но для «пробуждения» миллиардного Китая и других незападных стран, для создания предпосылок для самостоятельного индустриального развития понадобились коммунистическая идеология и пример борьбы коммунистических партий.

Социализм стал реальной политической и институциональной альтернативой капиталистическому устройству общества только тогда, когда индустриальное развитие стало быстро преобразовывать структуру общества в странах незападной цивилизации. Принципы и ценности социалистической идеологии в большей мере соответствуют цивилизационным архетипам и традиционной культуре России, Китая и других азиатских стран, чем европейских. В азиатских странах экономические отношения и мотивации, а также и классы, формирующиеся на основе этих отношений, имеют меньшую значимость по сравнению с социальными и личностными связями. Зато гораздо большую роль играет государство (не только в области социально-политических, но и собственно экономических отношений и процессов) и поддерживающие его идеологические (религиозно-философские, культурно-этические, социально-политические) «скрепы» общества.

Н. А. Бердяев писал: «Классы всегда в России были слабы, подчинены государству. Они даже образовались государственной властью. Сильными элементами были только монархия… и народ» . Заметим, что при нынешней (ельцинской) реформе класс капиталистов также специально создавался государственной властью. Чтобы создать «социальный слой» (или класс) капиталистов («социальную опору реформ») «реформаторы» разработали и реализовали программу форсированной приватизации, сознательно закрывая глаза на неизбежные при спешке нарушения законов и морали и специально создавая возможности для стремительного обогащения частных структур за счет обнищания не только населения, но и государства. И сейчас в России доля малого и среднего бизнеса в экономике в несколько раз ниже, чем на Западе. Важная причина – нехватка кадров предпринимателей, традиционно невысокий статус предпринимателя. И одновременно разбухание сверх меры бюрократического аппарата государства. Те же беды описывает Г. Мюрдаль в странах Южной и Юго-восточной Азии.

Ортодоксальным марксистам как европейским, так и российским, революция 1905–1907 гг. в России (которая, по словам Каутского, «по своей природе должна и может быть только буржуазной») преподнесла ряд неожиданностей. Так, в период революции собственно буржуазия (владельцы капиталистических предприятий) в очень малой степени заявила претензии на власть . Из политических партий наиболее адекватно ее интересы выразили кадеты. Решения их первого съезда в октябре 1905 г. звучали вполне революционно («никаких врагов слева»). Однако уже со второго съезда в начале 1906 г. они объявили себя сторонниками конституционной монархии и отмежевались от революционных действий. В дальнейшем «государственнические» тенденции кадетов только усиливались. Стоит еще добавить, что на выборах в Учредительное собрание в 1917 г. кадеты получили только 4 % голосов.

Если развитие социалистического движения в Европе в XIX в. (включая возникновение марксизма) можно рассматривать как идеологический раскол внутри пассионарной элиты западной цивилизации, то разрыв В. Ленина с западноевропейской социал-демократией и меньшевиками и затем построение в России социалистического государства не «по Марксу» знаменуют различие проблем и путей их преодоления в разных цивилизациях. Принятие марксовой формационной схемы развития как общеобязательной для всех стран фактически обрекло социалистов незападных стран со слабым развитием капитализма на теоретически двусмысленное положение. Вместо того чтобы бороться с развитием капитализма (возможно, в течение многих десятилетий!), они должны были помогать его развитию (которое отнюдь не безболезненно для трудящихся классов и неизбежно ведет к тотальному расколу общества на имущих и неимущих), – и только добившись этого, переходить к строительству социализма. Но Ленин не был «догматиком и начетчиком». Для него важны были Смысл и Цель, которые поставил Маркс. А должна ли Россия идти «по дорожке Запада» (как он предрекал в начале века), – это, он был уверен, знает лучше Маркса, поскольку он был и чувствовал себя частью той сущности, которую позже назвали российской цивилизацией (отличной от европейской). И Ленин создал марксизм для незападных цивилизаций . Именно он стал реальной альтернативой капитализму. Европейская социал-демократия выполняет роль его гуманизации, смягчения его наиболее неприемлемых пороков (см. также ).

Капиталистическая система и либеральная идеология ориентированы на победителей во всеобщей конкуренции. Это система и идеология – для элиты. А как жить (или как выжить) тем, кто не может или не хочет принять за норму «прекрасный новый мир» с его непрерывной конкуренцией в силе, богатстве, агрессивности, наглости, беспощадности? Многие незападные народы, а тем более значительные слои их населения как по своим культурно-смысловым установкам, так и по психологическим способностям оказываются не в состоянии адаптироваться к новым требованиям. Ответ на этот вопрос давали идеология социализма и образец общественного устройства в СССР. После победы социалистической революции в России надежды человечества переключились на Советский Союз и социалистический лагерь. И он долгое время был маяком для всего остального мира, указывающим дорогу в светлое будущее.

Идеологический кризис. Однако общественные системы не вечны. Когда выяснилась нехватка интеллектуальных и духовных сил у коммунистов и социалистов, чтобы обновить «кадровый состав» властвующей и творческой элиты, оживить идеологию и лежащие в ее основе экономические и политические теории, стали выявляться трагические страницы гражданской войны и периода массовых репрессий. (Тот период может быть полностью понят только как продолжение гражданской войны, а также как первый эпизод продолжающейся борьбы за сохранение и укрепление самостоятельного цивилизационного полюса «Россия», противостоящего силам глобализма. Но об этом позже.)

В 70-80-е гг. прошлого столетия окончательно выяснилось безрадостная картина. Капитализм – система, опирающаяся на индивидуальные инстинкты увеличения богатства и власти и последовательно устраняющая все институты, которые ограничивают свободную рыночную конкуренцию, ведет к ситуации всевластия олигархии, отрицающей ее собственные идеологические основы. Альтернативная система, в силу жесткого противостояния всему «старому миру», могла быть только централизованной структурой государственного социализма. Она продемонстрировала другую крайность в управлении экономикой и обществом, опираясь почти исключительно на планово-административные методы, на доминирующую роль государства и партии. Она не смогла достаточно быстро перестроиться и потерпела поражение в идеологической борьбе. В отличие от ее противника, который сумел использовать в своих целях как достижения, так и слабости нового строя. Когда обе крайности в построении модели общества и экономики обнаружили свои недостатки, выявился глубокий идеологический кризис, даже духовный вакуум. Для его преодоления необходимо духовное обновление.

Причины упадка универсальных идеологий (дополнительные соображения). Одной из важных причин ослабления великих идеологий XX века, видимо, служит беспрецедентное ускорение течения истории, особенно в последние десятилетия. Быстро меняется не только ее «ландшафт» (сцена). Меняются и субъекты (актеры). В XIX столетии главными акторами истории были крупнейшие государства, церкви (или другие конфессиональные организации) и тайные общества (наиболее известные – масоны и иллюминаты). Во второй половине века начинают играть роль классы, осознавшие себя как субъекты истории с определенными интересами и оформившейся идеологией («классы-для-себя»). В результате разных исторических процессов, но в значительной мере благодаря успехам наук об обществе и созданию трех доминирующих идеологий – национализма, либерализма, коммунизма, заряженных великой исторической энергией, XX век стал веком интеграции, концентрации множества субъектов в три мировых субъекта, или полюса – капитализма, социализма и фашизма. XX век стал веком противостояния этих полюсов и страшных мировых войн (горячих и холодных) между ними. Каждый член рода человеческого мог отнести себя к одной из этих идеологий-религий и смотреть на историю через построенную в ней «систему линз и зеркал». В отличие от предшествующих столетий, знания ученых людей не успевают откристаллизоваться в более или менее стабильную картину, подобную марксизму или теории цивилизаций.

На протяжении существования социалистической системы (сначала в СССР, теперь в Китае и других странах) эта система заимствовала и «ассимилировала» многие институциональные принципы и механизмы капитализма. Также и в капиталистических странах заимствовали принципы и институциональные «открытия» социализма. Это относится к институтам плана и рынка, роли государственной собственности, системы социального обеспечения и пр. В результате категории социализма и капитализма «размывались», теряли свою определенность. Если говорить об институциональной сфере, как в теории, так и в практической реализации, то можно согласиться с таким выдающимся экономистом, как нобелевский лауреат Дж. Гэлбрейт, который был убежден, что идет процесс конвергенции социализма и капитализма.

Действительно, теперь эти две категории по ряду моментов стали трудно различимыми. Определяющим признаком социализма, сформулированным в работах Маркса и Энгельса, является плановое управление хозяйством на основе общественной собственности на средства производства. При этом многие социал-демократические лидеры подчеркивают, что основоположники учения никогда не отождествляли государственную и общественную собственность. Однако что такое собственность общества, какими механизмами она должна обеспечиваться (особенно, если под собственником не имеется в виду государство как единый Субъект, представляющий интересы общества)? Это по сей день остается актуальной и дискутируемой проблемой. Если рынок регулируется и ограничивается планом, значит, он не обладает неоспоримыми измерительными инструментами для определения цен и затрат труда? Но тогда проблемой оказывается и формула «от каждого – по способностям, каждому – по труду».

За полтора-два столетия со времени создания классической политэкономии в результате технического и экономического прогресса резко преобразилась институциональная структура всей экономической системы. Ее отражение в теории, т. е. научная база как для капиталистической, так и для коммунистической идеологий, а также и для четкости их различения, тоже несомненно нуждается в серьезном обновлении. В разделе 3.1 рассмотрены примеры фундаментальных категорий экономической науки, в значительной мере утратившие определенность. Здесь коснемся только понятия собственности. Категория собственности когда-то в хозяйственной практике однозначно понималась как юридическая собственность. С течением времени юридическое право собственности все больше распадается на множество правомочий, вытесняется частичными правомочиями – владение, распоряжение, получение дохода.

Возникает масса юридически неоформленных типов зависимости, аффилирования, включая неформальные (в частности, межличностные) связи. Крупные компании обрастают многочисленными мелкими и средними зависимыми от них фирмами и предприятиями, образуя «гроздевые структуры». Идут процессы, названные структурированием рынка (см. разд. 3.1). При описании и анализе чаще используют не понятие «собственность», а более широкое понятие «контроль». Благодаря многообразию форм контроля и экономической и социальной зависимости или согласованности действий резко возрастают возможности скрывать эти отношения от контроля со стороны государства и общества. Этому в большой мере способствует принцип коммерческой тайны, который наряду с частной собственностью либеральная идеология считает незыблемым.

Изменения институтов привели к преобразованию классовой структуры общества – изменению облика основных классов и их роли в обществе. После появления в 1933 г. работы А. Берла и Г. Минза «Современная корпорация и частная собственность» стало общепризнанным отделение собственности крупных корпораций от их управления. Произошел отрыв слоя собственников, т. е. тех, кого именно принято считать капиталистами, от слоя менеджеров – тех, кто управляет компанией, кого Дж. Гэлбрейт называл техноструктурой компании, а при обсуждении корпоративных отношений именуют обычно инсайдерами. Жизнь собственников, их интересы и стремления переместились из сферы реального производства – в сферу финансов, которая все больше сплавляется с политикой. Это касается, конечно, крупных собственников. Мелкие акционеры давно потеряли возможность играть самостоятельную роль в принятии стратегических решений. Крупные компании, которые являются главными субъектами экономического и технического развития, имеют одинаковую организационную и мотивационную структуру как на Западе, так и на Востоке. Их деятельность и эффективность существенно не различаются в зависимости от того, являются ли они государственными или частными.

Дж. Гэлбрейт , писал, что техноструктура (менеджеры) крупных корпораций идентифицирует свои цели и интересы с целями долгосрочного развития компании. Теперь именно инсайдеров с большим правом, чем собственников, можно считать носителями Духа капитализма, для которых Дело служит призванием и смыслом жизни. Однако они – наемные работники. Поведение, цели, мотивации техноструктуры практически одинаковы как при капиталистическом, так и при социалистическом устройстве общества. При обеих общественных системах управленцы реализуют свой духовный потенциал в условиях противостояния – при социализме чаще с госчиновниками, при капитализме – с собственниками.

Означает ли теоретическое и практическое сближение капитализма и социализма, что противостояние этих категорий и идеологий потеряло свое историческое значение? Следует ли считать, что марксистское учение полностью утратило свою историческую роль? Возможно ли его возрождение за счет обновления, как это не раз случалось в истории мировых религий? На этот вопрос нельзя дать правильный ответ, если оставаться только в круге экономических и институциональных понятий и факторов. Их главное значение и противостояние – не в институциональной, а в первую очередь именно в духовно-идеологической, смысловой сфере.

И. Сталин в работе 1951 г. «Экономические проблемы социализма в СССР» определяет социализм не через господство общественной или частной собственности, не через наличие рынка или плана, а через цель, на которую направлено данное общество (в чьих интересах?). Капитализм – такой строй, который обеспечивает максимизацию прибыли держателям капитала. Социализм – такой строй, который направлен на «максимальное удовлетворение постоянно растущих материальных и культурных потребностей членов общества» Он понял, что идеология – это не функция от производительных сил и производственных отношений, не «надстройка», а нередко главный двигатель истории. В эпоху информационного общества в этом трудно сомневаться.

Непреходящее значение марксистского учения – в духовно-идеологической, смысловой сфере. Оно показывает, что кроме стремления к материальному благополучию и богатству, которых капитализм достигал за счет конкуренции, для человечества вполне достижимой является цель построения общества, где сотрудничество будет важнее конкуренции, а принцип справедливости не противоречит принципу развития.

Соответственно, это является и объяснением оживления интереса к марксистскому учению в последние годы, хотя многие его описания и выводы очевидно устарели. Ю. Я. Ольсевич в коллективной монографии приводит слова римского папы Иоанна Павла II (1993 год): «Коммунистическую идеологию нельзя огульно отрицать, не признавая за ней некоего «ядра истины». Благодаря этому ядру истины марксизм смог стать притягательной реальностью для западного общества». Капитализм изменился «в основном благодаря социалистической мысли», которая породила такие «социальные амортизаторы», как профсоюзы и контроль со стороны государства. Глава католической церкви понял значение марксизма для истории лучше, чем многие последователи этого учения. Человечеству необходима вера в светлое будущее. В этом социалистические идеи являются продолжением, «разверткой» христианства в сферу социально-экономических проблем.

Категории капитализма и социализма с точки зрения формирования периферийных полюсов. Для формирования периферийных полюсов задача политического, экономического и духовного объединения крупных регионов не менее важна и не менее трудна, чем выделение поднимающегося полюса из общемировой экономической системы, обеспечения его суверенитета. Чтобы решать эту задачу, им неизбежно придется использовать духовный и теоретический «ресурс», накопленный социалистическим движением.

Термин капитализм давно не употребляется политологами, лояльными к господствующей экономической системе, поскольку он несет ее негативную оценку. Однако капиталистическая система достаточно четко описана классиками экономической мысли. Она может быть определена достаточно однозначно именно как экономическая система, не зависящая от типа государства и его идеологии. Альтернатива капитализму – социализм, в его сущностных чертах зависит от политико-идеологической системы. Его реализация в разных странах и в разные исторические периоды отличаются большим разнообразием, и выделение его сущностных черт, позволяющих дать общепринятое определение, объединяющее основные его формы, остается проблемой.

Главное и непреходящее значение социализма – не в установке на экономическое равенство, не в лучшей организации экономической деятельности (план, а не стихия рынка), а в создании идеологии (если хотите, религии), которая позволяет блага общества, его победы и достижения воспринимать, ощущать благом и достижениями каждого его члена. Социализм – это приоритет общего над частным, интересов общества над интересами его части, группы, слоя, индивида. Именно в этом смысл критики Марксом частной собственности и любого классового общества. С самых первых своих работ он видел смысл противопоставления коммунизма буржуазному строю современной ему Европы именно в «возвращении человека к самому себе как человеку общественному ». «Частная собственность является материальным, чувственным выражением отчужденной человеческой жизни… Поэтому положительное упразднение частной собственности есть положительное упразднение всякого отчуждения, т. е. возвращение из религии, семьи, государства, и т. д. к своему человеческому, т. е. общественному бытию » (см. также ).

Конечно, создать такую систему отношений в обществе и такое отождествление жизненного смысла и целей человека со смыслом и целями общества как целого – это почти невозможно, если общество отсталое и архаичное. Нужен определенный уровень развития производства, технологий, наличных ресурсов, которые позволили бы удовлетворять хотя бы элементарные потребности всех членов общества. Необходимым условием является определенное развитие культуры и нравственности. Система личных целей и ценностей должна включать, кроме ценностей исключительно материальных, также ценности духовные и культурные, делающие индивида способным понять, что бедный в принципе может быть не менее, а даже более счастлив, чем богатый. Без этого невозможно духовно-нравственное единство общества. Ведь в любом нормальном обществе существует и должен существовать определенный уровень материального неравенства.

Почему обсуждение таких условий, необходимых для социализма, может быть актуальным для проблемы формирования периферийных полюсов? – Именно вопрос, каковы эти условия, оказался причиной раздора между меньшевиками и европейскими правыми социал-демократами (то есть ортодоксальными марксистами) – и большевиками. Первые утверждают, что социализм в России был невозможен. Надо было ставить задачу включения России в союз развитых стран Запада и вместе двигаться к социализму. Национал-большевики нас не послушали, и вот, сами видите, что получилось: разве Советский Союз можно назвать социализмом?

Нынешняя актуальность этого противопоставления в том, что по такому рассуждению, условий для социализма не найдешь ни в одном формирующемся сейчас периферийном полюсе. То есть теория и опыт построения реального социализма в СССР, КНР и других социалистических странах для создания многополярного мира неприменимы. – С этим нельзя согласиться.

В настоящее время элементы социализма как в теории, так и на практике переплелись с элементами капитализма; и социализм, и капитализм в качестве системы хозяйства потеряли теоретическую цельность и однозначность. И все же не только реалистичным, но и наиболее вероятным представляется предположение, что новые региональные объединения, хотя и не будут объявлять построение социализма или коммунизма своей главной целью, но будут включать в идеологию элементы социализма как одну из ее важнейших частей.

Великий Дух капитализма разбудил мощные творческие силы человека. Но одновременно он освободил Демонов личного успеха и обогащения, заклятых мировыми религиями. И они вместе с великими достижениями человечества принесли ему новый распад общества на рабов и господ. Успехи социализма в СССР объясняются в первую очередь тем, что пассионарии – коммунисты сумели передать большинству или заразить его своей верой в неизбежное Светлое Будущее. Первоначально эта вера могла появиться и появилась как трансформация христианской веры в иной, духовный мир, который не менее, а даже более реален, чем мир физический. На первых порах вера коммунистов, их героический порыв в будущее были в основном только ответом на новое порабощение. Советский социализм был попыткой обойтись без этих Демонов, заменив их традиционным доверием к государству, культурой коллективного (артельного) труда, религией Будущего. Переход к НЭПу – это признание того, что Демонов можно и нужно заставить работать, без них Царства Божия не построить, их необходимо приручать. И это было правильное решение. Но «старый» мир больше боялся не Демонов, а освободителей от Демонов.

Социалистическое движение в Европе и России стало образцом и основой освободительной идеологии азиатских стран, в том числе, Китая. Октябрьская революция разбудила Китай. Противостояние СССР Западу позволило Китаю занять позицию сохранения коммунистической идеологии без конфронтации с капитализмом. КПК трансформировала идеи социализма в идеологию многополярного мира. И теперь настало время всем периферийным странам и, конечно, России учиться у Китая. Можно ли противостоять и надо ли противостоять стремлению к личному, групповому, частному обогащению? А если нельзя, то можно ли при этом сохранять веру народа в коммунизм, сохранить государство от перерождения в институт обслуживания олигархов-капиталистов?

В 20-30-е годы, скорее всего, это было невозможно. (Хотя… удалось же Ленину вывести Россию из империалистической войны). Но во второй половине 70-х, когда силы США и СССР уравновешивали друг друга, властвующая элита Китая оказалась настолько мудрой и смелой, настолько уверенной в прочность государства и коммунистической идеологии, что стала говорить: активные частные хозяева, которые готовы работать под контролем государства и партии, укрепляют, а не ослабляют коммунистический строй. Теперь уже членом КПК может стать владелец фабрики или фермы. Партия должна представлять не только интересы рабочих и крестьян, но и интересы наиболее «прогрессивных производительных сил в Китае». Если кто-то из нас стал богаче, значит, мы стали богаче. У нас нет антагонистических классов.

Чем этот строй отличается от капитализма? – Контролем государства над экономикой, государства, которое подтверждает реальными делами свою способность осуществлять такой контроль и действовать в интересах народа и страны, а не в интересах одного класса. Как согласуется с идеей социализма разрыв в богатстве и уровне жизни – между городом и селом, между провинциями, между семьями? – Благосостояние растет у всех. Только одни приходят к богатой и культурной жизни раньше, чем другие, но государство и партия обеспечивают повышение уровня жизни для все. Экономическое могущество страны и государства – вот гарантия лучшего будущего для каждого.

Из книги Апокалипсис XX века. От войны до войны автора

В МИРЕ ИДЕОЛОГИЙ Уже нам, близким потомкам героев этой книги, бывает трудно их понять. Тем более, трудно будет понять нашим потомкам. Как ни странно, понять проще явных авантюристов типа Опперпута - от них во все времена было понятно, чего ждать. А вот логику людей как раз

Из книги «Отречемся от старого мира!» Самоубийство Европы и России автора Буровский Андрей Михайлович

Глава 8. Эпоха идеологий Бог умер. Ф. Ницше Если Бога нет, какой же я генерал?! Ф. М. Достоевский Идеология вообщеСлово «идеология» происходит от греческих корней «idea» - идея, и «logos» - слово, учение, наука. Учение об идеях.Идеология - это система взглядов и идей,

Из книги История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы автора Контлер Ласло

«Самый длинный путь от капитализма к капитализму», или ограниченный характер реального социализма Сопоставление Кадара с Францем Иосифом стало общим местом в восприятии венграми своей истории. Казалось бы, между ними не могло быть ничего общего: их пути прихода к

Из книги К началу. История Российской Империи автора Геллер Михаил Яковлевич

автора Муссолини Бенито

Из книги История Востока. Том 2 автора Васильев Леонид Сергеевич

Генезис европейского капитализма и колониализм Как уже упоминалось, позднесредневековая Европа после Возрождения структурно была в немалой степени близка к античности, причем развивалась в том же направлении Ориентация на поддержку частнособственнической

Из книги Дивизия СС «Рейх». История Второй танковой дивизии войск СС. 1939-1945 гг. автора Акунов Вольфганг Викторович

Война идеологий "Спасти нашу родину может только война с фашистской Германией и победа в этой войне. Я предлагаю выпить за войну, за наступление в этой войне, за нашу победу в этой войне" Из тоста, произнесенного И.В. Сталиным на приеме в Кремле в честь выпускников

Из книги Переход к нэпу. Восстановление народного хозяйства СССР (1921-1925 гг.) автора Коллектив авторов

2. Регулирование капитализма методами государственного капитализма Разрабатывая коренные принципы экономической политики пролетариата в отношении буржуазии в период социалистического переустройства многоукладной переходной экономики, В. И. Ленин впервые выдвинул и

Из книги Чаша и клинок автора Айслер Риан

После капитализма и социализма Книга предлагает новую понятийную систему, которая преодолевает условности оппозиций правого и левого, Востока и Запада, капитализма и социализма, свободного рынка и централизованного планирования, религиозности и секуляризма. Она

Из книги Доктрина фашизма автора Муссолини Бенито

6. Против демократических идеологий После социализма фашизм борется со всем комплексом демократических идеологий, отвергая их или в их теоретических предпосылках, или в их практических применениях и построениях.Фашизм отрицает, что число, просто как таковое, может

Из книги Лицо тоталитаризма автора Джилас Милован

Мрак идеологий

Из книги Тайный проект Вождя или Неосталинизм автора Сидоров Георгий Алексеевич

7. Вопрос об основных экономических законах современного капитализма и социализма Как известно, вопрос об основных экономических законах капитализма и социализма несколько раз выдвигался на дискуссии. Высказывались различные мнения на этот счёт вплоть до самых

автора

1.5. Идея прогресса и теория цивилизаций. Две линии в истории идеологий Идея прогресса и теория цивилизаций. Что может дать историческая наука и философия истории для ориентировки человека в море Смыслов и ценностей, выявившихся в человеческой истории? – Данная

Из книги Многополярный мир. Идеология и экономика [Конец доминирования Западной цивилизации. Что дальше готовит нам история?] автора Волконский Виктор Александрович

Часть II История идеологий и поиски их обновления

Из книги Империя и воля. Догнать самих себя автора Аверьянов Виталий Владимирович

Мутация идеологий Попытки выстроить российское политическое поле в соответствии с классическими учебниками политологии приводят к тому, что вместо представителей реальных общественных запросов, существующих внутри нации, мы видим вокруг некие политические химеры.

Из книги Плаха. 1917–2017. Сборник статей о русской идентичности автора Щипков Александр Владимирович

Христианство в пространстве идеологий Какое значение получило в этом идейном «клубке противоречий» христианское начало?Главный аргумент в пользу христианского происхождения идеи Модерна состоит в том, что именно в христианстве человеку как образу Божию дана

Современность (Modernity) была насквозь идеологизированной эпохой. Она такой уродилась. Идеология - “фирменный знак”, изоморфа Современности. До такой степени, что мы себе не можем представить без- и внеидеологического сознания и бытия. До такой степени, что любую систему идей, любую “идейно-политическую форму”, будь то светская или религиозная, отождествляем с идеологией, квалифицируем как ту или иную идеологию. Поэтому в один ряд попадают “либеральная идеология” и “идеология национализма”, “христианская идеология” и “идеология ислама”, “идеология империалистического разбоя” и “шовинистическая идеология”, “марксистско-ленинская идеология” и “идеология великодержавности”, “идеология национально-освободительного движения” и “идеология апартеида” и т.д.

Ясно, однако, что во всех этих случаях термин “идеология” употребляется в различных, порой несопоставимых смыслах; в этот термин вкладывается принципиально различное содержание. В результате термин “идеология” становится столь широким и всеобъемлющим, что лишается не только специфически научного, но и практического смысла: под “исламской идеологией”, “шовинистической идеологией” и “либеральной идеологией” скрываются столь разные, качественно несопоставимые сущности, что употребление по отношению к ним одного и того же термина “идеология” превращает последний в поверхностную метафору. Все оказывается идеологией: бытовые представления - “идеология”, и светские идеи - “идеология”, и религиозные представления - “идеология”. Но в таком случае, зачем термин “идеология” - есть “здравый смысл”, есть “религия”, есть… Нет термина для светских идей, выходящих за узкие рамки здравого смысла и тесно связанных с некими политическими целями. Последние не только предполагают наличие политики, отсутствующей как явление в докапиталистических обществах, и принятие обществом идеи развития как поступательного, прогрессивного развития, что опять-таки характерно только для капитализма.

Действительно, в докапиталистические эпохи и в докапиталистических обществах ни о какой идеологии не слышали, в ней не было нужды: и угнетатели и угнетенные артикулировали свои проблемы на религиозном языке в разных его вариантах (“господская религия - народная религия”, “большая традиция - малая традиция”). “Цель” угнетенных была естественной: как правило - возвращение в прошлое, в “Золотой век”, когда господа уважали “моральную экономику” крестьянина. Несколько сложнее обстояло дело в христианском средневековом социуме с его футуристичным катастрофизмом, но и там цели социальных движений формировались на языке религии, обходились ею, поворачивая ее против сильных мира сего. А когда и почему возникла нужда в идеологии? Когда появилось слово “идеология”?

Французский словарь “Робер” датирует первое употребление слова “идеология” 1796 г., а слова “идеолог” - 1800 г. “Запустил” термин “идеология” граф А.Л.К.Дестют де Траси. Он разъяснил его 20 июня 1796 г. в докладе “Проект идеологии”, прочитанном в Национальном институте наук и искусства, а затем в книге “Элементы идеологии” (1801). Для изобретателя термина идеология означала философскую систему, объектом которой были идеи и законы их формирования. Однако со временем, в 1820-1830-е годы, этот термин стал означать комплекс идей и ценностей, связанных не только и даже не столько с идеями, с “идеальным”, а с реальным обществом, с социальными процессами. Интересно, что резко отрицательно к “идеологам”, лидером которых был Дестют де Траси, отнеслись Наполеон, а позднее Маркс.

То, что некий термин, некое слово фиксируется определенной датой, не означает, что реальность, отражаемая этим термином, вообще не существовала. Но это также означает, что она возникла сравнительно недавно. И все же - “вначале было Слово” . Только терминологическая фиксация некой реальности превращает ее в социальный факт, в факт общественной жизни, творит ее как таковой. Это ученые не всегда следуют декартовскому правилу: “Определяйте значение слов” . Общество, как правило, придерживается его и фиксирует новинку - иногда устами ученых мужей, иногда просто с помощью “voxpopuli”.

Стремились ли Дестют де Траси и его коллеги “идеологи” к созданию некой единой и цельной идеологической схемы? Возможно, да. Собственно, контуры некой “единой и неделимой” протоидеологии западного (“раннекапиталистического”) общества как противостоящей религии проглядывали в Просвещении. В этом смысле “идеология” “идеологов” была, по-видимому, крайней точкой, последней попыткой такую идеологию создать. Не вышло. Через несколько десятилетий вместо одной идеологии возникли целых три: консерватизм, либерализм и социализм. Иными словами, Идеология западного общества капиталистической эпохи оформилась как тримодальное явление. По-видимому, было в сущности и логике капитализма, его развития в начале XIX в. нечто такое, что вызывало в качестве реакции возникновение идеологии/идеологий. Думаю, И.Валлерстайн правильно указал на это почти магическое нечто: изменение.

По мнению Валлерстайна, всемирно-историческое значение Великой французской революции заключалось в том, что после нее и в результате нее изменение (изменения) стало восприниматься как нормальное и неизбежное. Различия касались отношения к этой норме, ее конкретной форме, стремления затормозить или ускорить изменения, однако сам процесс изменений как структурная реальность стал признанным нормальным фактом социальной реальности. “Это широко распространенное признание и принятие нормальности изменения представляло фундаментальную культурную трансформацию капиталистической мир-экономики” .

Я бы добавил к тезису Валлерстайна о значении Французской политической революции английскую промышленную революцию, подкрепившую идею нормальности (политических) изменений экономически, производственно. Однако сам тезис представляется мне верным. Проследим за его развитием. Валлерстайн рассматривает идеологию/идеологии, во-первых, как институт, во-вторых, не изолированно, а в единстве с двумя другими институтами - социальными науками и движениями. Вся эта институциональная триада была результатом Французской революции (включая наполеоновские войны) и реакцией на нее. Нельзя не согласиться с отцом - основателем мир-системного анализа и в том, что идеология - это не просто мировоззрение, не просто Weltanschauung, не просто некая интерпретация мира и человека - все это характеризует и религию, и мифологию. Идеология - это такое особое мировоззрение, пишет И.Валлерстайн, которое “сознательно и коллективно формулируется с сознательными политическими целями… этот особый вид Weltanschauung может быть сконструирован только в ситуации, когда общественный дискурс признал нормальность изменения. Потребность в сознательной формулировке идеологии появляется только тогда, когда верят, что изменение нормально и поэтому полезно сформулировать сознательные среднесрочные политические цели” . Здесь, однако, следует кое-что добавить.

Во-первых, возможность ставить политические цели есть только там, где существует политическая среда, где сфера политики обособилась, выделилась из социального целого. В Европе (а политика и существовала только в Европе, став “роскошью Европейской цивилизации”) политика предшествует идеологии, возникает раньше ее. Хотя, безусловно, пожалуй, именно идеология окончательно формирует политическое как феномен и институт.

Во-вторых, представляется, Валлерстайн не вполне точен, когда увязывает идеологию с политическими целями. Те цели, о которых он говорит, на самом деле являются социальными (социально-экономическими) или, в лучшем случае, социально-политическими. Политическими же являются средства достижения этих целей, которые, будучи долгосрочными или среднесрочными, сами могут стать целями или целесредствами для достижения неких целей. Говорил же Ганди, что на самом деле противоречия между целями и средствами нет: средства достижения целей становятся целями - на какое-то время, а то и навсегда, по крайней мере, в политике. Полагаю, что, отождествляя социальные цели с политическими, И.Валлерстайн излишне политизирует проблему идеологии, недооценивая ее социальный аспект. Впрочем, и работы Валлерстайна, и мир-системный анализ - очень политизированы, в чем имеются как свои плюсы, так и минусы. Тем не менее различение социального и политического - при тесной связи этих измерений - в “системоопределяющих” целях идеологий представляется важным, в том числе и потому, что позволяет увидеть всю сложность явления идеологии; политизация в определении идеологии может примитивизировать последнюю до роли политической дубинки. Разумеется, идеологию можно использовать в качестве такой дубинки, но это не значит, что она является таковой. Равно как и не исчерпывается полностью теми характеристиками, которые предложил Валлерстайн, во многом упростивший, “спрямивший” в своих работах понятие идеологии.

Итак, согласно Валлерстайну, три возникшие в начале XIXв. идеологии - консерватизм, либерализм и марксизм - в самом общем плане отличались друг от друга отношением к изменению и конституировали себя как три различных ответа (и соответствующие им комплексы задач) на проблему изменения, развития. Три возможных ответа на вопрос о неизбежных изменениях таковы:

1) отрицательное отношение к изменениям, отсюда стремление затормозить их, подморозить;

2) положительное отношение к изменению, но принятие только постепенных изменений, основанных на преемственности;

3) положительное отношение к изменению, но неприятие постепенных изменений, а акцентирование революционных изменений, основанных на разрыве преемственности .

Первый ответ - консерватизм, второй - либерализм, третий - марксизм. Валлерстайн подчеркивает, что третья идеология - именно марксизм, а не социализм, поскольку “со временем единственным видом социалистической мысли, действительно качественно отличавшейся от либерализма как идеологии, был марксизм” . Повторю еще раз: определение идеологии и трех идеологий на основе их отношения к феномену изменения, развития - это самое общее и грубое приближение к проблеме. Но, говоря о том, что возможны и другие подходы к идеологии - от К.Мангейма и К.Поппера до М.Фуко, Ж.Бодрийяра, Ю.Хабермаса и А.Зиновьева - отмечу, что консерватизм, либерализм и марксизм имеют много существеннейших отличий, не связанных непосредственно с проблемой развития, а имеющих отношение, например, к разным способам идейного, ценностного отношения к религии, власти, к традициям исторического развития и т.д.

Если не учитывать все эти различия, нюансы и тонкости и сводить все к проблеме развития, то при определенном подходе, как это, кстати и произошло у Валлерстайна, можно получить Вудро Вильсона и Ленина в качестве представителей глобального либерализма - только потому, что оба ставили задачу самоопределения наций и обеспечения национального развития . Но по такой логике к “глобальным либералам” надо добавить Гитлера, разве он был против названных выше задач? Ясно, что гиперэкономизация определения идеологии, будь то консерватизм или либерализм, ведет, в конечном счете, к карикатуре, вульгаризации . Другое дело - учет экономической “переменной” и анализ того, интересы преимущественно каких социально-экономических групп отражает и выражает данная идеология.

Под таким - в большей степени внешним - углом, а также с общеоперациональной точки зрения типология идеологии Валлерстайна вполне может быть использована.

Три идеологических ответа, на феномен изменения/развития, по-видимому, исчерпали число возможных идеологий, институционализируемых в капиталистической мир-экономике XIXв. Действительно: качественно, принципиально различных и несводимых типов отношения к изменению может быть три - отсюда исходно три и только три идеологии. Как тут не поверить, что число правит миром? Да здравствует Пифагор! Однако “три” как число возможных базовых идеологий Современности и тримодальность идеологии как явления вытекают не только из предложенной Валлерстайном перспективы, но и из самой логики развертывания капитализма как системы, капиталистической собственности, о чем будет сказано ниже. Равно как и характеристики идеологий не исчерпываются лишь их отношением к изменению - это было бы слишком прямолинейно и одномерно, toosimpletobetrue. На самом деле, идеология и идеологии - далеко не одномерные явления. Западная система сконструирована таким образом, что индивиды, группы (корпорации) и государство выступают как субъекты. Западное общество - полисубъектное, полисубъектный треугольник, между “углами” которого постоянно идет борьба.

Любые социальные цели, политические средства и их идейные обоснования самым непосредственным образом затрагивают отношения в треугольнике, соотношение сил в нем. Поэтому та или иная идеология должна быть и интерпретацией отношений между субъектными “базовыми единицами” современного общества, особенно между группой (коллективом) и индивидом - пусть по поводу изменений или сквозь призму отношения к этим последним. Ясно, что три идеологии дают (должны давать) разный ответ на этот вопрос. Кроме того, каждая идеология вступала в свои отношения с религией и наукой - двумя другими европейскими формами организации знания, “духовного производства”, двумя другими элементами духовной сферы. Но прежде чем говорить об этих отношениях, а они были различными в трех рассматриваемых случаях, необходимо, хотя бы вкратце, остановиться на вопросе о соотношении идеологии, с одной стороны, религии и науки - с другой.

6. Религия, наука, идеология

В феодальной Европе, религия (христианство) обладала практически полной монополией на духовную сферу. В связи с этим именно она опосредовала и выражала отношение человека к истине (как божественной, трансцендентной - Вера, так и рациональной - Разум) и представляла (интерпретировала) в духовной сфере в качестве общей истины интересы особых (господствующих) групп. Поэтому, во-первых, социальные конфликты, борьба угнетенных и господствующих групп (а также внутри этих последних) вплоть до середины XVIIв. идейно оформлялись как религиозные; во-вторых, в этом смысле противоборствующие стороны говорили на одном языке, использовали одно и то же идейное оружие, а именно религию, христианство. Пусть с модификациями: ересь - ортодоксия, католицизм - народный католицизм (так, в народном католицизме история рождения Христа была принята, а идея первородного греха, в которой угадывается обоснование неравенства и эксплуатации, - нет) , но тем не менее идейная система была одной и той же. В этом, помимо прочего, находило отражение то, что под определенным углом зрения социальная структура и “композиция” господствующего класса были относительно просты. Господами были землевладельцы, организованные в иерархию. Если принципом раннего средневековья, раннего, незрелого феодализма был лозунгом “ Nulle seigneur sans homme ” , то принципом зрелого и позднего феодализма, феодализма как такового было “ Nulle terre sans seigneur ” . И все было ясно. При неполном совпадении богатства и знатности, при обилии локальных и промежуточных групп и подгрупп, особых статусов и т.д и т.п., делавших картину социальной структуры средневекового общества внешне очень сложной и мозаичной, все же в целом она была ясной, и это облегчало “социальный разговор” на одном языке, хотя и на различных социально-религиозных диалектах. Иными словами, в докапиталистическом западном обществе, на ранней (феодальной) стадии Европейской цивилизации религия выступала как идейная система, выражавшая Истину и Интерес (а до конца XIIIв. Веру и Разум) в качестве единого и слабо дифференцированного комплекса (ситуацию в религиозных неевропейских системах я оставляю в стороне - в силу специфики это особый разговор, для которого здесь и сейчас нет места).

Реформация, генезис капитализма (Великая капиталистическая революция 1517-1648 гг. и особенно ее финальная фаза - Тридцатилетняя война) привел (в ходе и посредством раскола как господствующего, так и угнетенного класса при все более активной и самостоятельной роли бюргерства в качестве третьего элемента, ломающего “бинарную оппозицию”) к тому, что идейное выражение Веры (истины божественной), Разума (истины рациональной) и Интереса стало постепенно принимать идейно и институционально различные и дифференцированные формы. И хотя социальные и политические конфликты XVI - первой половины XVIIв. выяснялись, а интересы артикулировались на языке религии, тенденция к взаимообособлению и обособленному представлению Веры, Разума и Интереса наметилась. Эпоха религиозных войн более или менее плавно перетекла в эпоху войн национальных государств, к формированию которых объективно и привели - прав К.Шмитт - религиозные войны. “Национализация” религии, т.е. обуживание, парциализация последней, обособление политики от религии, и морали от политики - вот одна из линий раскола прежней идейной целостности, и без этого, кстати, тоже не понять многое в идеологиях XIX в.

Научную революцию XVII в. следует рассматривать не столько как узконаучное событие (конкретные открытия), сколько как идейно-мировоззренческое (новые методы как следствие нового взгляда на мир, нового подхода к нему) и макросоциальное (превращение науки из “двумерной” - стиль мышления, тип деятельности - в трехмерную, в социальный институт, т.е. рождение науки как таковой, как особой, наряду с философией, схоластикой и т.д. формой организации позитивного и рационального знания). Хотя явное и фиксированное противостояние Веры и Разума началось с 1277 г. (запрет 219 “вредных доктрин”, пытавшихся примирить Веру и Разум), институционально это противостояние было оформлено в ходе и посредством научной революции.

Если наука как институт оформилась в XVII-XVIII вв., то возникновение и оформление идеологии произошло позже. Даже если признать Просвещение несостоявшейся единой светской рациональной протоидеологией (“единая” идеология, в отличие от “единых” религии и науки, невозможна), то придется констатировать 100-150-летнее запаздывание. Ну а если говорить об идеологии как тримодальном явлении, то здесь “срокá” увеличиваются до 200-250 лет.

В любом случае, в так называемую “раннекапиталистическую” (“раннесовременную” - earlymodern, как не очень удачно выражаются на Западе) эпоху наметился раскол единого идейно-институционального христианского комплекса на три отдельные сферы, каждая из которых стала особой формой отношения к реальности и представления истины как “сгущенной”, “сконденсированной” реальности. Любая идейная система есть отношение к реальности, представленной в идейно-упорядоченном виде, т.е как истина и ценность. В этом смысле любое отношение к реальности есть отношение к истине (реальности - как - истине) и ценностям или ценностное отношение (либо на рациональной, либо на иррациональной основе), по крайней мере, в Капиталистической системе. Эти сферы суть: 1) собственно религии (отношение “субъект - Бог”, “субъект - абсолют”, “субъект - дух как божественная, трансцендентная истина”; это комплекс отношения, основанный на Вере); 2) наука (отношение “субъект - истина”, освобождение от веры и, строящееся на рациональной основе, как самодостаточной теоретически - “субъект - понятие”); 3) идеология (отношение “субъект - истина”, выраженное секулярно и пропущенное сквозь призму особых социальных интересов; отношение “субъект - интерес” особой группы, в котором интерес данной группы представлен как универсальная истина и всеобщее благо).

Религия и наука, будучи диаметрально противоположны по принципам, целям и основам знания (вера и разум), схожи друг с другом как всеобщие (универсальные) и содержательные системы знания. И религия, и наука стремятся к Истине в качестве субстанции, противостоящей обществу в целом. Другое дело, что использоваться религия и наука могут в интересах отдельных классов, групп, корпораций, могут выполнять и такую функцию, однако, в данном случае, во-первых, вступает в противоречие с субстанцией; во-вторых, может быть направлена против тех, кто таким образом использует религию и науку. С точки зрения функционально-частного, а не содержательно-общего использования наука и религия суть опасные и обоюдоострые средства.

Идеология, в отличие от религии и науки, есть частное и функциональное знание: частное - поскольку оно ищет и отражает истину, противостоящую не обществу в целом, не человеку вообще, но особой группе; функциональное - поскольку само содержание знания определяется интересами и в интересах особой социальной группы, т.е. является их социальной функцией. Повторю: религия и наука как всеобщие (универсальные) и содержательные формы знания могут использоваться и интерпретироваться в особых, групповых социальных интересах, однако это есть акт, нарушающий имманентные цели и суть религии и науки. Идеология же по своей социальной природе и целям есть форма идей, исходно ориентированная на специфическое, обусловленное особыми интересами отношение к реальности-как-истине, на искажение и отрицание этого отношения как универсального и содержательного, на ограничение истины, т.е. на ее функционализацию, прав Л.Фойер, который считает, что для идеологии, в отличие от науки, нет объективной истины, поскольку идеология связана с интересами . Правда марксизм всегда претендовал на знание объективной истины, но марксизм в отличие от консерватизма и либерализма, провозгласил себя научной идеологией, что, как мы увидим, стало его силой и слабостью одновременно.

Будучи отрицанием одновременно и религии, и науки и стремясь объективно вытеснить их, подменив собой, идеология никогда не может и не сможет этого сделать ввиду тех имманентных ограничений, которые налагает на нее ее социальная и гносеологическая природа и которые проявляются в неразрешимом противоречии между исходной социопознавательной специфичностью и функциональностью, с одной стороны, и стремлением представить их как социальную всеобщность и содержательность - с другой, между претензией на представление классово ограниченной реальности как социально всеобщей истины и отсутствием содержательной и универсальной основы для этого.

Снять это противоречие, функционально компенсировать имманентно незавершенный характер идеологии относительно реальности и истины призвано использование идеологией элементов как науки, так и религии. Секулярные, рациональные, научные элементы компенсируют незавершеннось идеологии с рациональной точки зрения, религиозные же дополняют идеологию там, где она “незавершена” религиозно/иррационально. Поэтому, хотя своим функциональным характером идеология адекватна промышленному капитализму с несовпадением функциональных и субстанциональных аспектов его бытия, в результате чего резко усиливается автономия идеологии; хотя именно идеология выражает социальные конфликты мировой капиталистической системы в ее зрелом (1848-1968) состоянии и сменяет в этом качестве религию как идейную форму социальных конфликтов периода генезиса и ранней стадии капитализма (XVI-XVIIIвв.); хотя именно идеология выступает как средство критики религии, несмотря на все это, идеология, будучи частичным секулярным знанием, не только никогда не может избавиться от религиозных, иррациональных элементов, но даже сама изобретает и внедряет их, чтобы избежать самоубийственной для нее, чистой секулярности и рациональности (культ Высшего Существа у якобинцев, языческие элементы культа Вождя и культа мертвых у большевиков и т.п.). В ситуации полной чистоты и ясности идеология оказывается в положении “голого короля” - становятся видны все или почти все ее, скажем так, неадекватности; частичная и функциональная рациональность оборачивается целостной субстанциональной нерациональностью или даже иррациональностью, бесстрастный лик Общей Истины превращается в хищный оскал Группового Интереса; и идеология выталкивается в неблагоприятную позицию по отношению к содержательным в своей всеобщности и всеобщим в своей содержательности формам знания. В то же время в той или иной степени (в разных идеологиях - разной и по-разному) идеология, по определению, являясь светской формой, должна акцентировать рациональность, научность и потому, что частично-функциональное представление реальности, “частично-функциональная” истина либо таит в себе опасность иррационального, либо даже может выглядеть иррационально.

В своем реальном функционировании идеология выступает как рациональное отношение к реальности, ограниченной как истина отдельной социальной группы; выступает она в более или менее ограниченном единстве с элементами религии (веры, всеобще-иррационального знания) и науки (разума, всеобще-рационального знания), а потому идеология - это социально (или классово) ограниченное рациональное знание или функциональное знание. Знание, в котором социальная функция доминирует над реальным содержанием и искажает его в определенных интересах. Идеология - это ни в коем случае не просто комбинация науки и религии, их элементов - это такое идейное единство, в котором частное, социально ограниченное, а потому функциональное знание воспроизводит себя посредством использования всеобщих содержательных форм и господства над ними. Поэтому даже в самой “научной” идеологии идеология, т.е. конденсированный особый социальный интерес, всегда будет господствовать над универсальным рациональным знанием, направлять и определять его; социальная функция будет всегда определять понятийное содержание, “разжижать” или даже подменять его; господство частного рационального (интереса, знания) над всеобщим рациональным будет ограничивать само рациональное и ставить предел на пути рационального и реального понимания мира. При этом чем больше и сильнее научные претензии идеологии, тем внешне она респектабельнее, современнее, но тем более она уязвима внутренне, тем легче противопоставить ей ее же научный “сегмент”.

7. Система идеологий и капитализм как система

Как известно и как уже говорилось выше, идеология (Идеология) возникла как тримодальное явление, как три идеологии, в отличие, например, от христианства, которое изначально было моносистемой и лишь в ходе дальнейшей длительной эволюции дробилось и ветвилось. И.Валлерстайн убедительно показал, как и почему идеологий могло и должно было быть именно три, - в соответствии с отношением к изменению, с возможными позициями по поводу изменения-развития. Таких позиций действительно может быть только три. Но не только по логически-цифровой, “пифагорейской” причине, которую привел Валлерстайн и которая определяется феноменом изменения, а еще и по другой, более глубокой причине. Последняя связана не с объектом реагирования, а с субъектом, и задача ее понимания требует продолжить аналитический путь с того места, где Валлерстайн, к сожалению, остановился.

Идеология как особая форма выражения социальных интересов зрелого (промышленного, формационного) капиталистического общества не может существовать в единственном числе в соответствии с сутью, законами развития капиталистической собственности, а не только по логике реакции на ставший неизбежным факт изменения - последнее носит в большей степени внешний характер, а потому очевиднее и легче фиксируется эмпирически, тем более что мир-системный анализ фиксирует прежде всего более или менее внешние пласты бытия капиталистической системы.

Как писал В.В.Крылов, лишь в действительном процессе производства капиталу, который функционирует в качестве производительного, принадлежат непосредственно все прочие факторы труда, а не только овеществленный труд. Как только процесс труда кончается, “вне активно осуществляющегося процесса производства капитал уже не покрывает собой все элементы и факторы совокупного процесса производства” . Действительно, природные факторы принадлежат землевладельцам (частным или государству), рабочая сила - наемным работникам, социальные факторы производства - тем, кто организует разделение и комбинацию труда, а именно государству в лице бюрократии; духовные формы производства принадлежат особым корпорациям в виде институтов, университетов. Таким образом, делает вывод Крылов, вне действительного процесса труда, т.е. как совокупный процесс производства, система отношений капиталистической собственности оказывается шире, чем капитал сам по себе, хотя он и конституирует всю эту систему элементов . Исходя из своего анализа капитала, капиталистической собственности, В.В.Крылов показал, почему и как капитал развертывается в многоукладную систему, почему и как капитал не является и не может являться одной-единственной формой капиталистической собственности, отсюда - мировая капиталистическая система как многоукладная, включая “некапитализм(ы)” и антикапитализм.

Но тот же анализ В.В.Крылова показывает, почему и как при капитализме невозможен один-единственный господствующий класс или одна-единственная господствующая группа, как, например, феодалы при феодализме или рабовладельцы при антично-рабовладельческом строе. Если оставить в стороне бюрократию как персонификатора функции капитала, то, по субстанциональной линии, господствующих групп в зрелом капиталистическом обществе должно быть как минимум две: те, чьей основой являются действительный процесс труда (производства) и прибыль, и те, чьей основой являются природные факторы производства и рента, являющиеся, однако, не пережитком докапиталистического строя, а выступающие интегральным элементом самого капитализма. Я уже не говорю о представителях торгового, а позднее - финансового капитала.

Несводимость капиталистической собственности к капиталу объясняет целый ряд “странностей” капитализма и буржуазии. Например, тот факт, что буржуазия всегда стремилась не столько буржуазифицироваться, сколько аристократизироваться. И дело здесь не в том, что граф де Ла Фер привлекательнее господина Журдена. Дело в том, что только вкладывая средства в землю и стремясь таким образом получать часть прибыли от своего капитала, как от ренты, т.е. прибыли, связанной с монополией, исключающей или минимизирующей капиталистическую конкуренцию, капиталист может относительно обезопасить свое будущее и будущее своих детей от колебаний рынка, от взлетов и падений прибыли, от рынка и в этом смысле - от капитализма .

Сам по себе капитал обеспечивает только настоящее, поскольку именно в нем протекает действительный процесс производства, в нем куется прибыль, тесно связанная с конкуренцией. Будущее обеспечивается вложением в прошлое - в землю, в недвижимость, владение которыми монопольно и подрывает конкуренцию. В этом, помимо прочего, заключается и причина того, что буржуазия (даже) в ядре капиталистической системы не создала собственного социального и культурного идеала, а заимствовала таковой у аристократии, т.е. подчинилась социокультурному идеалу того слоя, с которым по идее должна была бороться или, скажем мягче, сталкиваться во всех сферах, включая культуру и ценности. Даже в Англии, на родине промышленной революции, социальным идеалом в XIX в. (да и в XX тоже) был не буржуа-фабрикант-капиталист, а джентльмен, сельский сквайр. Как заметил М.Дж.Винер, идеалом британского образа жизни являются спокойствие, стабильность, традиции, тесная связь с прошлым, преемственность с ним . Не случайно в Англии говорят о “джентрификации буржуазии”. Не все просто и с социальным идеалом в континентальной Европе: ни во Франции, ни в Германии буржуа им не является.

Крыловский анализ показывает, что капитализм, будучи единством капитала и некапиталистических форм собственности, есть “борьба и единство противоположностей” монополии и рынка, ренты и прибыли. Это, в свою очередь, раскрывает смысл броделевской фразы: “Капитализм - враг рынка” , - которая вне анализа капиталистической собственности остается лишь красивым французским парадоксом, mot, еще одним артефактом французской интеллектуальной культуры.

Разумеется, нельзя излишне жестко противопоставлять господствующие интересы, группы и классы капиталистической системы по линии “прибыль - рента”, реальность сложнее, чистых типов нет, большинство обладателей прибыли стремятся подстраховаться рентально. И все же. Поскольку это получается не у всех и не у всех в равной степени, поскольку различные виды деятельности тяготеют в большей степени либо к рынку (прибыль), либо к монополии (рента), наконец, поскольку с ростом “капиталистической мир-экономики” росло, расширялось ее европейское ядро, что особенно на первых порах усиливало его социальную и экономическую (укладную) неоднородность, выделяются два основных типа деятельности и отвечающие им комплексы интересов - с соответствующим отношением к изменению, за которым скрывается и сутью которого является действительный процесс труда в рамках совокупного процесса производства капиталистического общества.

С этой (но только с этой, поскольку идеология есть явление тонкое и многомерное) точки зрения либерализм есть утверждение и выражение социального процесса производства по отношению к другим фазам совокупного процесса производства; капитала как собственности - по отношению к другим формам собственности в рамках капиталистической собственности; прибыли - по отношению к другим формам извлечения дохода.

С этой же точки зрения консерватизм есть отрицание капитала как бы извне собственно капиталистического производства. Точнее, грубо говоря и отвлекаясь от цивилизационных (“социокультурных”) и индивидуальных составляющих, которые очень важны, это наступление на капитал как собственность (и соответствующие ему социально-политические формы) с позиции прежде всего тех форм капиталистической собственности, которые связаны с землей (рента), монополией (в том числе на рынке, ибо часто связаны с заморской торговлей). Иными словами, консерватизм - это отрицание - в рамках капиталистической собственности - капитала как субстанции овеществленного труда с позиций другой же субстанции - природы, не переделанной трудом, но уже включенной в капиталистическую систему и “вращающуюся” по законам ее “кругооборота”.

Еще раз хочу подчеркнуть, что речь идет о социальных и экономических интересах, лежащих в основе идеологий, а не о том, почему и как те или иные люди становятся либералами, консерваторами или марксистами. В этом сверх-жестокой классовой привязки нет: отпрыск буржуазной семьи может стать марксистом, обедневший землевладелец - либералом, а капиталист - консерватором или, как Энгельс, марксистом. Люди из разных социальных групп могут прийти к одним и тем же идеологическим убеждениям, а представители одной и той же группы - оказаться по разные стороны идеологических баррикад. Я уже не говорю об индивидуально-биографических особенностях, окрашивающих в неповторимые цвета одну и ту же идеологию в “исполнении” разных людей. Так, консерватизм Ж. де Местра, Токвиля, Шатобриана и Л. де Бональда был разным, оставаясь в то же время консерватизмом Наконец, многие люди из разных социальных групп вообще не разделяют никакой идеологии - плевать на идеологию, по крайней мере, осознанно. Неосознанно, подсознательно, правда, дело может обстоять иначе, но это уже скорее сфера социальных инстинктов.

И тем не менее в целом связь между социальной группой, местом в системе капиталистической собственности и идеологическими пристрастиями, при всей автономии идеологии по отношению к сфере материального производства, экономики (и чем более развито капиталистическое общество, тем эта автономия больше) просматривается.

Итак, о консерватизме и либерализме сказано, и из сказанного понятно, почему сначала возникает консерватизм, а затем либерализм. Последним из трех великих идеологий возникает марксизм. А что же он? Ясно, что марксизм - это отрицание капитала и капитализма. Но какое? С каких позиций, на какой основе? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо сделать небольшой экскурс в сферы знания, которые ныне непопулярны, но по мере продвижения мира в XXI в. будут приобретать все большее значение, - политическая экономия и философия капитализма как системы.

8. Субстанция и функция

У каждой общественной системы есть ее социальное “тело”, субстанция, обладающая некими функциями, атрибутами. Все это, как и факт противоречия между субстанцией и функцией, - довольно тривиально. Чем примитивнее социальная система, чем больше общество зависит от природы, чем больше природные факторы производства господствуют над искусственными, а живой труд - над овеществленным, тем более простыми и менее острыми являются эти противоречия, тем больше функция “утоплена” в субстанции, тем меньше ее автономия.

Субстанция - это, прежде всего, материальное производство, отношения, складывающиеся в ходе него и по его поводу, т.е. в ходе распределения факторов производства (собственности). Функция (или функции) - это уже те отношения, которые складываются вокруг субстанции, по ее поводу, выступают в качестве ее атрибутов, и чем сложнее и развитее субстанция, тем больше функций, тем больше и очевиднее их несовпадение с ней, тем они автономнее; функции - это управление (“государство”), регуляция социального поведения (“политика”), коммуникации. У функции - свои структуры и формы организации, как и у субстанции.

Максимальной остроты противоречие между субстанцией и функцией (а также между содержанием и формой) обретает при капитализме, когда экономические отношения становятся системообразующими производственными, социальное насилие содержательно обособляется из сферы производственных отношений и возникают формы, регулирующие (в)неэкономические отношения индивидов и групп. Кроме того, при капитализме функционально снимается противоречие между отношениями производства и обмена - эксплуатация осуществляется как обмен рабочей силы на овеществленный труд (“капитал”), входит в ткань производства, в результате обмен приобретает значительную автономию, а внешне вообще может показаться, что он диктует свою волю производству. Ведь капитализм - это, помимо прочего, товарное производство с целью получения прибыли, т.е. увеличения (меновой) стоимости. Любой продукт, попадающий на товарный рынок, становится товаром, независимо от того, в какой социальной системе, при каких социальных порядках он произведен и как соотносятся в нем естественный и искусственный субстраты. Функционально обмен при капитализме превращает в стоимость то, что не является ею и не создается производительным капиталом. Иными словами, обмен выступает одновременно и основой производства, чего не было ни в одной докапиталистической системе, и ее специфическим функциональным органом, чего до капитализма тоже не было. При этом происходит максимальная функционализация производственных отношений.

С капитализмом социальная функция становится таковой в строгом смысле этого слова, порывая с субстанцией, “выныривая” из нее и утрачивая субстанциональные, материальные, природные характеристики, а потому не только функционализируется, но и социализируется. Процесс производства становится социальным не только по содержанию, но и по форме. Чем функциональнее и социальнее производственные отношения, тем мощнее они подстегивают развитие производительных сил, тем быстрее его темп.

Капитализм, благодаря функциональному характеру своих производственных отношений, в этом плане побил все рекорды. Например, производственные отношения рабовладельческого или феодального обществ, представляющие собой отчуждение воли трудящегося, т.е. превращение его полностью или частично в “говорящее орудие”, в некую природную субстанцию, несут на себе большой субстанциональный отпечаток. Они сконструированы так и для того, чтобы функцию превращать в субстанцию, чтобы натурализовать общественные отношения по поводу присвоения природы. В этом смысле докапиталистические общества (и чем древнее, тем в большей степени) “сконструированы” и действуют так, чтобы свести к минимуму какую-либо функцию, кроме той, что растворена в субстанции, погружена в нее и если и “выныривает” из нее, то редко, невысоко и ненадолго. Капитализм, напротив, стартует с высокого уровня функционализации производственных отношений. Это - его начало. Логическим концом капитализма должна быть (и может быть) только полная функционализация производительных сил. Это соответствует функционализации как макрозакону развития производительных сил капитализма.

Благодаря именно автономии функций капитала, их способности приобретать некапиталистические формы (например, плантационное рабство), превращаясь просто в богатство в тех случаях, когда им не противостоит наемный труд, рынок становится по-настоящему мировым. Однако мировой аспект характеризует не только рынок, но и другие формы бытия функций. Причем в индустриальную, доэнтээровскую эпоху мондиализация, глобализация мира, охват его капитализмом развивались прежде всего по функциональной линии. Еще раз сошлюсь на В.В.Крылова, который подчеркивал, что до НТР капитализм был мировым явлением только как совокупный процесс общественного производства, тогда как в качестве действительного процесса производства он был по преимуществу явлением локальным, региональным (“североатлантическим”). Это несовпадение - одно из конкретных проявлений более общего несовпадения субстанции и функции капитала. И реализуется это несовпадение здесь двояко - как в социальном времени (по линиям: производительные силы - производственные отношения, производство - обмен), так и в социальном пространстве (мировой уровень, мир в целом как поле действия производственных отношений - локально-региональный уровень как поле действия индустриального производства).

Способность производственных отношений при капитализме действовать за рамками “своего” производства, вне их - ситуация невозможная ни для феодализма, ни для рабовладения. В последних случаях были возможны лишь чисто внешние, даннические формы отношений и эксплуатации, не превращавшие объект эксплуатации функционально ни в рабовладельчески, ни в феодально эксплуатируемый. Способность, о которой идет речь, позволяла капиталистическим производственным отношениям как мировому, универсальному обмену, поле которого - мировой рынок, превращать - функционально - в товар (придавая капиталистический характер) любые объекты, попадающие на этот рынок, независимо от того, произведены они индустриальным или ручным способом, в капиталистическом обществе или где-нибудь на племенной периферии арабского или африканского мира. Что еще более важно, систематическая эксплуатация капиталом таких некапиталистических форм автоматически становится капиталистической по функции. Возникающая капиталистическая эксплуатация без капиталистического способа производства есть еще одно проявление несовпадения субстанции и функции капитала, способность последней как “энергии” существовать автономно от “материи”, “вещества”.

Но функциональная капитализация мира не останавливается на уровне эксплуатации, а потому несовпадение субстанции и функции капитала обретает и другие формы. Она идет глубже - на уровень отношений собственности и социально-экономических систем. Парадокс в том, что к концу XIXв. Капиталистическая Система пришла с большим количеством некапиталистических (докапиталистичеких) укладов, чем их было, например, в конце XVI или в конце XVII в.! По идее капитализм должен был уничтожать докапиталистические формы, а вышло наоборот, он их умножил. Иными словами, капитализм не реализовал, не смог реализовать себя в качестве глобальной, единой социально однородной мировой капиталистической системы (формации, если пользоваться марксистским термином). Ну а в начале XX в. эту неоднородность усугубил коммунизм. Глобальной качественно однородной капиталистической формации не получилось.

Разумеется, сохранение каких-то некапиталистических и докапиталистических структур можно отчасти списать на сопротивление местных обществ, на неспособность капитала проглотить и переварить огромные пространственные и демографические массивы. Но это так только отчасти. Потому что целый ряд структур капитализм мог уничтожить, но не уничтожил. Исторически капитализм, как правило, уничтожал только те докапиталистические формы, которые, будучи доклассовыми, не могли обеспечить минимально необходимого (для старта капиталистического типа эксплуатации) уровня прибавочного продукта. Персонификаторы таких форм либо сгонялись с их земель, либо уничтожались. Но, внимание! - на их месте капитал уже от себя создает опять же докапиталистические по своему социальному содержанию уклады - плантационное рабство, латифундии, мелкую собственность в белых поселенческих колониях XVII-XVIII вв., еще не ставшую буржуазной, но такую, которой в данной местности до капитализма не было.

Перед нами - воспроизводство некапиталистических форм на капиталистической основе в целях самого капитала там, где он не может производить стоимость, выступая в качестве производительного капитала, а способен лишь присваивать ее. Заметим это: капитализм в своих интересах может создавать некапиталистические формы или даже превращаться в них. Это - принцип его существования. Это “буржуазное происхождение небуржуазных форм” (Маркс), эта “капиталистическая отсебятина” и есть реализация несовпадения субстанции и функции не только по линии производства, но и по линии собственности.

Трудно перенести на некапиталистическую почву капитал-субстанцию, субстанциональные аспекты капитализма; значительно проще обстоит дело с функциональными аспектами. Их структуры - администрацию (“государство”), армию современного типа, коммуникации, организацию знания, идей - заимствовать значительно легче. Для этого не нужно быть обладателем капитала-субстанции “у себя дома”, достаточно стать функциональным элементом мировой капиталистической системы, причем опять же необязательно по линии экономики, достаточно политики, межгосударственных отношений, как это и произошло в России при Петре I. При этом функциональная капитализация совершалась и происходила за счет субстанциональной капитализации и в ущерб ей, когда уничтожалось все или почти все имеющееся субстанционально “предкапиталистическое” и блокировалось развитие нового. Это опять же Россия Петра I и его преемников. Но далеко не только Россия. Например, функциональная капитализация Индокитая (да и Юго-Восточной Азии в целом) привела к тому, что диахронные в истории Западной Европы, т.е. в ядре капиталистической системы, процессы первоначального накопления капитала (генезис капитализма) и капиталистического накопления на индокитайской периферии (и многих других частях периферии и даже на полупериферии) становятся синхронными. Более того, вступают в борьбу друг с другом, и первоначальное накопление постоянно блокирует накопление капиталистическое, т.е. развитие капитализма , ведя к самовоспроизводству долго- или даже “вечноигранию” фазы создания предпосылок. Таким образом, при капитализме в капиталистической системе мы имеем максимальное несовпадение, противоречие между субстанцией и функцией капитала и - соответственно - структур и групп, воплощающих их в социальной реальности. При капитализме (и только при капитализме) принципиально возможно отрицание субстанции капитала посредством и на основе его же функций - вплоть до полного отрыва. Более того, тотальное, полномасштабное отрицание капитала и капитализма возможно только на функциональной основе и как функциональное; субстанциональное отрицание всегда будет частичным, непоследовательным и компромиссным. “Оторвавшаяся”, “взбесившаяся” функция, уничтожающая субстанцию, - это и есть коммунизм . Но это уже другая тема, вернемся к марксизму, к вопросу о том, что есть марксизм как идейно-политическая позиция по отношению к капитализму.

9. Марксизм как идеология и “марксизм-ленинизм” как антиидеология (“власть-знание”)

В свете того, о чем сказано выше, марксизм выступает как отрицание капитализма внутри совокупного общественного процесса, но не на основе субстанции, не в рамках действительного процесса производства, а на основе функций капитала, с их помощью. Здесь функциональные аспекты совокупного процесса общественного производства в целом как бы обрушиваются на один из его элементов (или на несколько элементов).

Марксизм - идеология целостного функционального отрицания капитала.

Получается, что марксизм объективно есть идеология тех социальных групп, которые воплощают в своем бытии функциональные аспекты капитализма как противостоящие субстанциональным, и отрицают вторые с позиций первых. Маркс ошибочно посчитал персонификатором функционального отрицания капитализма пролетариат, с которым ошибочно же отождествил европейские, прежде всего английские, низы первой трети XIX в. Капиталистический же, формационный пролетариат на самом деле является персонификатором субстанции, агентом капитала как содержания и действует внутри него. Поэтому-то социал-демократическое движение лишь первоначально выступало против капиталистических порядков, а затем постепенно интегрировалось в них, поскольку противоречие, отрицание здесь имеет место в рамках одного качества - субстанции, а потому не может быть полным: это означало бы самоотрицание, социальное самоубийство рабочего класса.

Борьба рабочих ядра капиталистической системы против капитала под знаменем марксизма была не столько адекватным марксизму политическим движением, сколько результатом врéменного, обусловленного неразвитостью самого капитализма совпадением еще не полной обособленности, расчлененности двух принципиально различных форм социального отрицания - внутрикапиталистического, в рамках самого капитала (овеществленного труда) как субстанции, с одной стороны, и антикапиталистического - отрицания капитала как субстанции его социальной функцией - с другой. Можно сказать, что длительное время функциональное отрицание капитала внутри самого капитализма проявлялось в неадекватной ему содержательной форме и (или) совпадало с неадекватной формой. Однако по мере развития капитализма база для этого истончалась и исчезала. Вехи этого процесса - идеологический и организационный кризис социал-демократии и марксизма на рубеже XIX-XXвв. (ревизионизм против ортодоксии на Западе, меньшевизм против большевизма, особенно в его крайней, необольшевистской - ленинской - форме в России), крах II Интернационала во время первой мировой войны, австромарксизм и, наконец, Бад Годесберг (1959), который формально зафиксировал фактически уже наступившую смерть “ортодоксального марксизма” и антикапитализма “рабочих партий”. И.Валлерстайн “с подачи” Н.Элиаса верно называет эту разновидность “марксизмом партий”, но ошибочно смешивает в одну кучу Каутского, Ленина и Сталина, социал-демократические и коммунистические партии , демонстрируя непонимание непартийной природы коммунистической партии, их властного содержания и принимая форму за содержание.

В ядре, в центре капиталистической системы, где капитал силен прежде всего как субстанция, его функциональное отрицание вообще имеет крайне мало шансов на успех (Франция - 1871 г., Германия - 1918, 1923 гг.) и может существовать лишь до поры как элемент внутрикапиталистических “стадиальных отрицаний”. Иное дело - полупериферия и периферия, где сильны функциональные аспекты капитала, а субстанционально он слаб; где капитал выступает, прежде всего, как функция, нередко - в некапиталистической или раннекапиталистической форме - и где сама капиталистическая эксплуатация носит функциональный характер и развивается на основе не столько местных доиндустриальных производительных сил, сколько мирового рынка и индустриальных производительных сил центра. В результате чего, несмотря на слабость или даже отсутствие местной капиталистической субстанции, противоречие между субстанцией и функцией капитала носит острый характер, а функция значительно более сильна и автономна, чем в центре. В такой ситуации принципиально возможен полный отрыв функции от субстанции, приобретение ею самостоятельности и создание адекватной ей структуры, отрицающей капитализм. Поскольку отрицание носит функциональный характер, исходное социальное содержание агента отрицания значения не имеет.

В результате марксизм как идеология находит адекватную себе социальную ситуацию на полупериферии мировой капиталистической системы, не зависит жестко и непосредственно от социальной природы персонификатора отрицания и от уровня развития производительных сил данного общества (вспомним Ленина, Мао, Кастро и т.п.). Генетически марксизм становится идеологией захвата власти (государства), а функционально (или негативно содержательно) - идеологией обеспечения индустриального развития на антикапиталистической основе в национально ограниченных рамках (отрыв функции от субстанции в мировом масштабе в условиях промышленного капитализма, - а именно его противоречия и выражает исходно марксизм как идеология, - невозможен). При этом идеология утрачивает свои идеологические характеристики и превращается в отрицающую идеологию как явление власть-знание, универсалистские претензии которого становятся фактором легитимности существования этой власти в национально-ограниченном пространстве. Это и есть марксизм-ленинизм, т.е. идеология марксизма, превратившаяся во власть-знание, утратившая черты идеологии и борющаяся с немарксистскими идеологиями уже не только как с немарксистскими, но и как с идеологиями, точнее как с Идеологией.

“Марксизм-ленинизм” отрицает либерализм, консерватизм и “неленинские формы марксизма” не по отдельности, не как рядоположенные, а в целом, как целое, как Идеологию. Будучи коррелятом коммунистического строя, т.е. всевластия власти, “власти власти” (кратократии), снявшим в себе, выражаясь марксистским же языком, “противоречие между базисом и надстройкой” и оказавшимся по ту сторону их дихотомии, “марксизм-ленинизм” не может терпеть и отрицает любую идеологическую форму, поскольку она автоматически, самим фактом своего существования подрывает основы его бытия. В то же время внешне, по форме “марксизм-ленинизм” должен был оставаться и остаться идеологией - так же, как негосударственная, отрицающая государственность структура СССР должна была внешне, по форме выступать как государство со всеми внешними атрибутами. Таковы правила игры - Большой игры - мировой капиталистической системы: любая суверенная политическая структура, чтобы быть допущенной в игру, должна выступать элементом межгосударственной системы, т.е. государством, по крайней мере, внешне. Аналогичным образом любая идейная система Современности - “доидеологическая”, “антиидеологическая” или “неидеологическая” - должна выступать как идеология.

Это касается не только “марксизма-ленинизма”, но, например, таких форм, как национализм или исламизм. Сам по себе национализм идеологией не является. Однако в идеологизированном поле Современности он автоматически превращается в идеологию. Точнее, приобретает ее внешние атрибуты и претендует на идеологический статус.

Если национализм исторически возник на Западе в современную эпоху, т.е. в том месте и в том времени, с которыми исторически тесно связана идеология, и которые суть социокультурное “магнитное поле”, породившее идеологию как явление, то исламизм к этому всему не имеет никакого отношения. Его религиозный, интегралистский и антизападный характер не содержит в себе ничего идеологического. Однако поскольку исламизм возник как реакция на идеологическое и социокультурное давление Запада, капитализма, поскольку он выступает как идейно-политическое средство борьбы в современной мировой капиталистической системе, функционально, негативно и формально он приобретает идеологические черты. Западной универсалистской идеологии - будь то либерализм или марксизм, исламизм противостоит как идеология. Правда, по мере ухода Современности в прошлое и в связи если не с упадком, то с ослаблением универсалистских идеологий либерализма и марксизма антизападные идейные течения, по-видимому, все меньше будут примерять идеологические одежды и станут выступать в адекватной им этноцивилизационной или религиозной форме - этот процесс уже вполне различим. Иранская революция 1979 г. - тому пример и иллюстация.

Повторю главное: в идеологизированном мире Современности идеологическую форму приобретали даже такие идейно-политические явления, структуры и институты, которые содержательно возникали как отрицание идеологии, как антиидеология. И это несовпадение было внутренним системообразующим противоречием указанных явлений, структур и институтов. Нетрудно заметить, что несовпадение и противоречие, о которых идет речь, повторно-зеркально воспроизводят внутри форм, возникших на основе несовпадения субстанции и функции капитала, на основе противоречия между субстанцией и функцией, эти самые несовпадение и противоречие, интериоризируют их, превращая во внутреннее противоречие негативно-функциональных форм. Но противоречие это уже выступает как таковое между содержанием (антикапиталистическим) и формой (капиталистической, буржуазной), которую они вынуждены принимать в соответствии с логикой функционирования мирового капиталистического целого, в которое они вписаны, хотя и со знаком “минус”. Это относится и к “марксизму-ленинизму”.

Именно в форме “марксизма-ленинизма”, трансформирующегося затем в “маоизм”, “чучхе” и т.п., марксизм успешно распространялся на полупериферии и периферии. Особенно в тех странах Азии, где идейные (“религиозно-этические”) системы фиксировали жесткое закрепление групповых социальных ролей и полномасштабную регуляцию их властью, т.е. были “власть-знанием” генетически, на “докапиталистической” основе, а не как отрицание капитализма и его идеологий. “Недоидеология”, если можно так выразиться, и “постидеология”, “гиперидеология” совпали по негативу - как “азиатские способы производства” и “реальный коммунизм”. Но это - далеко не единственная причина успеха “марксизма” (“марксизма-ленинизма”) в неевропейском мире.

Дело еще и в следующем. Будучи такой критической социальной теорией и идеологией, которая возникла на пересечении нескольких линий социального, экономического и идейно-политического развития и отразила взаимодействие (позитивное и негативное) между различными типами исторических систем (и между системами одного типа) - Европейской цивилизацией, буржуазным обществом и мировой капиталистической системой, марксизм объективно мог быть использован как средство идеологического отрицания и в его рамках - социального теоретического анализа любой из этих систем. Будучи антикапиталистическим, он мог стать основой и орудием критики европейского капитализма (капитализма “ядра”) и “изнутри”, и “извне”, с позиций мировой системы - как в целом, так и с “точки зрения” ее периферийных и полупериферийных элементов (докапиталистических и некапиталистических). В то же время без серьезного нарушения его внутренней логики марксизм может быть использован как средство критики мировой системы и капитализма с позиций как европейской цивилизации, так и неевропейских цивилизаций. Наконец, он мог быть использован для критики европейской цивилизации с позиций капиталистической системы в целом.

Иными словами, благодаря функциональному антикапитализму марксизм приобрел черты содержательного антизападничества (“антиимпериализма”), реализуемого посредством западной же по происхождению системы идей. Перефразируя К.Леонтьева, который охарактеризовал чехов как оружие, которое славяне отбили у немцев и против них же направили, можно сказать, что марксизм - это оружие, которое Не-Запад (прежде всего Россия, а затем Восток) отбил у Запада и против него же направил; это оружие, которое не-капитализм отбил у капитализма и против него же направил: “Ступай, отравленная сталь, по назначенью” . Но дело в том, что в ходе “отбития” и изменения направления удара серьезнейшие качественные перемены происходят с марксизмом и как с марксизмом, и как с идеологией. Во-первых, он перестает быть марксизмом, т.е. специфической, одной из трех идеологий Большого Идеологического Треугольника Современности, перестает быть чисто западной идейно-политической формой. Во-вторых, он, как уже говорилось, вообще перестает быть идеологией по содержанию, а в значительной степени и по функции; только форма осталась, да и то не во всем.

В то же время необходимо отметить, что такие трансформации оказались (были) возможны только с марксизмом, у марксизма. Создается впечатление, что только в ходе этих трансформаций, посредством их и на их основе и смогло реализоваться на практике полное тотальное отрицание капитализма, характерное для марксизма, смогло реализоваться заложенное в нем, его “генетическая” программа. Только так могла реализоваться на практике идеология марксизма, т.е. путем самоотрицания. Похоже, было нечто в марксизме, что для полной реализации его на практике в качестве марксизма требовало преодоления его идеологичности, что бы по этому поводу ни думал сам Маркс. По-видимому, в самом марксизме неидеологическое было очень важным, но непроявленным компонентом, представляло собой hiddentranscript. Некоторые исследователи именно в этом видят идеологичность марксизма и ленинизма и противопоставляют его идеологию, в строгом смысле слова, либерализму и консерватизму. На мой взгляд, дело обстоит с точностью до наоборот. Именно либерализм и консерватизм были идеологиями, по крайней мере, с точки зрения их реализации на практике.

Либерализм и консерватизм реализовывали себя на практике, не переставая быть идеологиями, не исчезая как специфические качественные определенности. Это говорит не только об их специфике, но и о специфике самого марксизма и его места в Западной Системе или, более узко, в “цивилизации XIX в.”, и о специфике его роли в мировой капиталистической системе. Точнее говорить о спецификах. Одна из них заключается в том, что марксизм возник позже двух других идеологий. Ненамного позже, но в условиях бурного и динамичного XIX в. это “ненамного” - два десятка лет - дорогого стоит. Консерватизм и либерализм возникли “вглуби” революционной эпохи 1789-1848 гг., на них (даже на либерализме) лежит еще сильный отпечаток локального европеизма, они еще не так близки к краю, за которым начинается превращение, исторически почти моментальное, “локальной Европы” в “мировой Запад”, они сравнительно далеки от “точки бифуркации”, пройдя которую “европейский локус” превратился в центр “мирового глобуса”. Марксизм же находится не просто близко к этой точке, а по сути в ней. Или почти в ней. В этом (но только в этом!) смысле марксизм - это самая современная и мировая из современных идеологий, во многом - самая квинтэссенциальная, не говоря уже о том, что самая революционная идеология. Обладание таким количеством качеств сделало марксизм исключительно плотным, насыщенным, внутренне противоречивым - вплоть до возможности самоотрицания (в качестве идеологии) и придало ему исключительно динамичный характер, причем не только как идеологии, но и в еще большей степени как социальной теории и научной программе. Но прежде чем перейти к ним - последнее замечание, точнее, предположение о марксизме как идеологии.

По-видимому, именно “мировые” и “переломные” качества, помимо прочего, способствовали усилению неидеологического (гиперидеологического - марксизм исторически оказался не просто идеологией, но преодолением идеологии и идеологичности) компонента и потенциала в марксизме. Это лишний раз свидетельствует о том, что идеология - явление европейское; это такая же “европейская роскошь”, как политика. Можно сказать и так: буржуазная роскошь. И чем больше буржуазное европейское общество становилось капиталистической мировой системой, точнее - ядром этой системы, тем большее напряжение испытывала идеология, связанная с европейскими буржуазными ценностями. Принципиальных ответов на рост напряжения могло быть два.

Первый - самоконсервация на уровне и в качестве идеологии, что и продемонстрировали либерализм и консерватизм, оказавшиеся с этой точки зрения в “одной лиге”. Второй - преодоление идеологии, трансидеологичнось, гиперидеологичность, “идеологический сюрреализм”. Это путь марксизма, превращающегося в “марксизм-ленинизм”, коммунизм. Но был еще и промежуточный вариант - социализм. Это та “часть” марксизма, которая, опершись на определенные структуры субстанции в ядре капиталистической системы и “зацепившись” за идеологию (главным образом - за либерализм), сохранила себя в качестве идеологии и начала свое историческое “болтание в проруби”. Но к марксизму это уже имеет лишь косвенное отношение.

Продолжение следует